Революция, которая спасла Россию

Современный исследователь истории партии эсеров Юрий Фельштинский отмечает, что в этом заявлении позиция Ленина характеризуется как слишком умеренная и недостаточно радикальная. Закономерно, что участие самих левых эсеров в красном терроре отличалось предельной жестокостью. Например, в феврале 1918 г. в Киеве красный террор проводился под руководством левого эсера М. Муравьева, в ходе репрессий погибло 5000 человек. Это неудивительно, левые эсеры были романтиками террора, они широко применяли террор и до революции. Им были чужды большевистские представления о революционной законности и революционной дисциплине и прагматичное отношение к колеблющимся, которое отличало верхушку большевиков, прежде всего Ленина.

Итак, выше мы доказали, что переход власти к Советам или установление Советской власти были объективным следствием ослабления временного правительства, непопулярности среди народа как его политики, так и буржуазно-демократического идеала вообще и, наконец, соответствия мировоззрению традиционной России именно советской, общинной системы власти. Советская власть установилась бы и не осуществи большевики Октябрьское восстание, и не возьми они верх на II съезде Советов. А раз так, то и сопротивление Советской власти буржуазных и околобуржуазных элементов, желавших «затормозить» бурно развивающуюся революцию на февральском этапе, тоже было вполне закономерным и совершенно неизбежным. Если бы большевики проявили меньше энергии, воли, собранности, политической гибкости и маневренности, то, вероятно, ВЧК возглавлял бы Блюмкин с теми же заместителями – Заксом и Александровичем, Каплан бы стреляла не в Ленина, а в Бориса Камкина или в Марию Спиридонову и в кабинетах чрезвычаек висели бы портреты не Маркса и Энгельса, а Желябова и Перовской. Но общая канва была бы той же самой. Более того, левоэсеровский террор был бы куда страшнее и кровавее…

То же самое можно сказать о гражданской войне. Красный лагерь возглавляли в реальной истории большевики. Но это не значит, что причины гражданской войны лежали в тех действиях большевиков, которые они совершали по свободной воле и могли бы не совершать, а не в тех, которые они совершали, следуя логике развития объективной политической ситуации.

Современными идеологами и теоретиками оппозиции – С.Г. Кара-Мурзой, В.В. Кожиновым и другими – уже основательно доказано, что гражданская война 1918–1921 гг. шла между сторонниками Февраля и Октября. Подавляющее большинство «белых» составляли западники, верные идеалу Февраля – либеральной или реформистски-социалистической республике. Противостояли же им сторонники Советской власти как власти трудового народа, масс традиционной России, для которой были чужды и непонятны западные модели (не только большевики, но и прежде всего анархо-коммунисты, а также остатки разгромленных левых эсеров). С.Г. Кара-Мурза даже говорит о двух периодах противостояния демократии буржуазной, западной, и демократии общинной, советской, русской: период мира (от 23 февраля 1917 по 25 октября 1917) и военный (с 1918 по 1921 гг.). Таким образом, гражданская война была лишь продолжением столкновения красного и белого терроров, и она также была, в сущности, неизбежна. Представители высших и средних классов России, восторженно принявшие буржуазную Февральскую революцию, никаких дальнейших изменений не хотели, опомнившись после неожиданного для них октябрьского вооруженного восстания, поняв после разгона Учредилки, что мирным путем устранить большевиков и Советы нельзя, перешли к военному сопротивлению. Это было офицерство, которое, в отличие от солдат, было в большой степени настроено антисоветски. Это были выходцы из образованных слоев бывшей Империи, выросших на идеалах западной культуры, (интеллигенция, студенчество, прежняя бюрократия). Советская власть была для них власть босяков, плебеев, евразийских варваров; себя же они ощущали носителями цивилизации и прогресса, представителями просвещенного Запада в «дикой России» (и их трагедия состояла в том, что Запад все равно не признал их своими, сначала превратив их в пешку в геополитической игре в годы гражданской войны, затем добивая их отчуждением и ненавистью уже в эмиграции). Высокую степень социального расизма белых показывают воспоминания руководителей белого движения, например А.И. Деникина, о чем уже писал С.Г. Кара-Мурза.