Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо

1 ноября 1765 года, в день вступления в силу Акта о гербовом сборе, над Америкой раздался траурный звон колоколов, а флаги были приспущены. Англичане отнеслись к столь неожиданному протесту неоднозначно: некоторые министры выступали за компромисс, в то время как другие не желали уступать из принципа. Рокингем, недавно назначенный первым министром, понимал, что худой мир лучше доброй войны; он отдавал себе отчет в том, что британское правительство бессильно в урегулировании проблем по другую сторону Атлантического океана. В марте 1766 года министры и члены парламента подавляющим большинством голосов приняли решение упразднить акт, при этом за проголосовало более ста человек. По мнению Эдмунда Берка, секретаря Рокингема, это событие «вызвало небывалое ликование во всех британских владениях, ничего подобного на нашей памяти еще не бывало». Разумеется, на эту уступку пришлось пойти лишь из-за угрозы применения силы, однако вслед за отменой Акта о гербовом сборе был принят Декларативный акт (Declaratory Act), согласно которому британский парламент имел право «издавать законы и предписания», которые «обязательны к исполнению для колоний и народа Америки, кои являются подданными британской короны, во всех возможных случаях». Другими словами, отказ от Гербового акта был не чем иным, как компромиссом, ситуация становилась все более запутанной, хотя об этом в то время подозревали немногие. Большинство были полностью удовлетворены отменой ненавистного штемпельного сбора.

Позднее некоторые осознали серьезность конфликта. Борец за независимость Америки Томас Пейн в памфлете 1782 года писал, что Декларативный акт не оставил колонистам «вообще никаких прав; кроме того, он таил в себе зачатки самого деспотичного правления, когда-либо существовавшего на земле». Пейн утверждал, что «он охватывал все сферы жизни, и человек более не принадлежал самому себе… Такова природа любого закона – требовать повиновения, однако этот акт требовал настоящего рабства». Он предчувствовал, что Декларативный акт станет причиной войны 1775 года и поражения Британии[171]. Еще одним поводом к войне мог стать Конгресс Гербового акта, который объединил североамериканские колонии перед лицом общего врага.

Впрочем, Рокингем не успел насладиться плодами своей политической деятельности, поскольку летом 1766 года ему на смену пришел стареющий Уильям Питт, все еще питавший иллюзии относительно своей избранности. Он принял от короля титул графа, что, по мнению многих, оказалось непростительной ошибкой: новоиспеченный потомственный лорд перестал быть «Великим Общинником», легендой из мира политики. Став графом Чатамом, он был вынужден продвигать свои политические взгляды через палату лордов, в которой он не пользовался авторитетом и не отличался красноречием, прославившими его в нижней палате. В пасквилях и памфлетах высмеивали его претенциозность. «Его яростный патриотизм, подкрепленный уверенными заявлениями, изысканными метафорами, цветистыми сравнениями, дерзкими выпадами, трогательными жалобами, лицемерными обещаниями, которые уже изжили себя, стал разменной монетой и был отдан за бесценок».

Питт решил занять должность лорда – хранителя малой печати[172], а первым лордом Казначейства был назначен малоизвестный Огастес Генри Фицрой, 3-й герцог Графтон. Такая диспозиция неизбежно провоцировала неустойчивость власти. Граф Чатам никогда не отличался особым вниманием к вопросам административно-хозяйственного управления, однако в то лето, когда неурожаи привели к хлебным бунтам и массовым акциям протеста, его халатность повлекла за собой роковые последствия. Собранный им кабинет представлял собой довольно разношерстную публику. Берк сравнил их с «мозаичным полом, выложенным без цемента». Члены кабинета происходили из совершенно разных сфер, и неудивительно, что при встрече нередко спрашивали «Ваше имя, сэр?», а первым комментарием служило: «Вы меня знаете, сэр, а я вас нет». Король Пруссии Фридрих II как-то сказал британскому посланнику в Берлине, что с британским правительством невозможно вести дела – оно слишком ненадежно.

Служба Чатама на посту первого лорда Казначейства обернулась полным провалом, и, возможно, он сам это понимал, поскольку в течение нескольких месяцев слег. Вначале его свалила подагра – поголовный недуг того времени. В этой связи Питт был вынужден провести весь октябрь 1766 года на водах в Бате; первые два месяца нового года он продолжал лечение на том же курорте. Отсутствие первого министра (пусть он и не занимал эту должность официально) всегда пагубно сказывается на государственных делах. К лету состояние Чатама заметно ухудшилось, и один из его современников, бывший канцлер Казначейства лорд Литтелтон, полагал, что тот страдал от «глубочайшей меланхолии, граничащей с безумием». Питт, или «бывший», как его нередко называли, отказывался решать какие-либо административные вопросы, любое официальное письмо вызывало в нем дрожь; он уединялся в затемненной комнате и погружался в молчаливые страдания.