Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо

Проблемы империи так и не были полностью устранены, а суд над бывшим генерал-губернатором Бенгалии Уорреном Гастингсом лишний раз продемонстрировал глубокий беспорядок и неразбериху, которые все еще оставались неотъемлемым атрибутом имперского статуса Британии. Фокс уже заявлял в палате общин, что Индия должна управляться, «следуя тем принципам равенства и гуманности, которые живут в наших сердцах». И если в мечтах империя выглядела так, то на деле все обстояло иначе.

После возвращения в Британию Гастингс, который провел большую часть жизни в Индии, был обвинен Эдмундом Берком и другими в совершении преступлений разной степени тяжести. Ему вменяли в вину получение и дачу взяток, предоставление на возмездной основе войск местному деспоту, вымогательство денег у бегум[189] из Ауда и набобов из Варанаси, которые были вынуждены бежать с этих земель. Все эти названия были чужды английскому уху и создавали лишь смутное представление о далеком полуострове, о котором жители метрополии не имели ни малейшего представления. Впрочем, предполагаемых преступлений Гастингса было достаточно, чтобы составить мнение о самой Ост-Индской компании.

В феврале 1787 года политик и драматург Ричард Бринсли Шеридан, близко знакомый с Берком, выступал с речью в палате общин и призывал своих коллег «стереть позор, покрывший имя Британии в Индии, и спасти нацию от бесчестья». Многие были недовольны имперскими замашками страны, особенно теперь, когда она перестала играть роль защитницы белого протестантского мира. Нападки на власть использовались и для расшатывания авторитета Георга III и Питта, которым можно было вменить в вину использование доходов компании в собственных интересах. Речь Шеридана длилась пять с половиной часов. По завершении выступления его встретил «всеобщий возглас одобрения».

Привлечение Гастингса к суду было неизбежно, и на несколько месяцев всем неравнодушным представилась возможность наблюдать за тем, как решится вопрос дальнейшего существования империи, ее судьба. Все желающие собрались в Вестминстер-холле, чтобы наблюдать за процессом, который начался 13 февраля 1788 года. Тогда никто не мог предположить, что он затянется на целых семь лет. Судебное разбирательство стало ключевым представлением года. Главные роли в нем исполняли Шеридан, Берк и Фокс, выступавшие с тирадами против старика в синем французском мундире. Томас Маколей писал: «Старые серые каменные стены были завешены пурпуром. Длинные галереи наполнялись толпами зрителей, которые внушали трепет оратору и горячо благодарили его за красноречие». На процессе присутствовали даже королева и придворные; там же были законодатели мод и самые видные деятели искусства; послы и «общество» во всех его проявлениях. Билет продавался за 50 гиней[190].

Обличительные речи, которые произносились в Вестминстер-холле, могли дать фору монологам, звучавшим со сцен на Хеймаркете или в Ковент-Гардене. Эдмунд Берк открыл слушание речью, которая длилась четыре дня; он вызвал такое возбуждение в зале, что несколько дам в галереях потеряли сознание. Затем слово взял Шеридан; в конце своей финальной речи он упал в обморок, прямо на руки Берка. В тот же миг лишилась чувств и известная актриса Сара Сиддонс. Это был настоящий калейдоскоп обмороков. На следующий день Гиббон навестил Шеридана. «Я был у него этим утром, он прекрасно себя чувствует! Хороший актер!» Сам Берк, кажется, падал в обморок раз пять во время своих выступлений. «Ваши светлости проявят жалость к моей слабости, – говорил он, – ибо я себя не жалел… Более продолжать свою речь я не в силах». Все это было крайне волнующе, однако так ни к чему и не привело.

Спустя семь лет Гастингс был оправдан по всем пунктам обвинения, правда, к тому времени его судьба уже мало кого интересовала. Суд над Гастингсом можно считать приступом сознательности в стране, где по-прежнему отсутствовало единое мнение об имперской роли Британии. Чтобы развеять все сомнения, потребовалась куда большая самоуверенность следующего поколения.

Еще одним источником сомнений и беспокойства для империи было существование и процветание работорговли. В целом этот вопрос особо никого не беспокоил. Считалось, что, если англичане перестанут торговать рабами или обменивать их на товар, французы возьмут верх над Британией. Страна нуждалась в золоте, слоновой кости и рабах. Лондонские, бристольские и ливерпульские купцы отправляли в колонии яркую одежду, шляпы, ром, порох и кремень. В обмен они получали рабов – мужчин, женщин и детей, которые нередко попадали в плен в ходе межплеменных войн. К 1750 году за прошедшее десятилетие количество рабов достигло 270 000. К 1793 году Ливерпуль контролировал три седьмых рабовладельческого рынка Европы. Кто бы по доброй воле отказался от таких доходов? Благодаря труду рабов в Вест-Индии Англия получала табак, хлопок и сахар. Рабы считались насущным подношением великому богу торговли, который вершил судьбу государства.