Революция. От битвы на реке Бойн до Ватерлоо

На протяжении всей военной карьеры, которую Наполеон начинал в звании капрала, он не был баловнем судьбы. Тем не менее сочетание мастерства, удачи и силы духа помогло ему достичь невиданных высот. Он был умелым стратегом и тактиком. Хорошо известно, что он больше полагался на артиллерию, чем на пехоту и мушкеты; сражение начиналось с массированного и оглушительного артиллерийского обстрела, вслед за которым совершалось несколько коротких атак, а затем в наступление шли кавалерия и пехота. Бонапарт одерживал победы не за счет многочисленности армий, а благодаря духу французских солдат, которые под его командованием действовали как единый слаженный механизм, обладавший недюжинной гибкостью и способностью молниеносно реагировать на меняющиеся обстоятельства. Командование армиями Австрии и Пруссии велось по старинке, их методы ведения войны казались бесконечно устаревшими на фоне прогрессивной тактики Наполеона.

Бонапарт придерживался нескольких простых правил. Линии снабжения и связи всегда должны быть свободны. Всегда атаковать. Никогда не оставаться на оборонительных позициях. Действия должны быть согласованы во времени. Для каждой битвы у него в голове был готов план, который он разрабатывал в мельчайших подробностях. Он старался ничего не оставлять на волю случая, однако при этом мог импровизировать в опасные моменты. Наполеон был смел и самоуверен – едва ли нашелся бы кто-то самоувереннее его, однако при этом он держал нос по ветру и был способен на решительные действия при благоприятных обстоятельствах. «Случай, шанс, удача – называйте это как угодно, – говорил он. – Случай всегда остается тайной для умов посредственных и только для высших становится реальностью»[224]. Себя он причислял к «высшим умам», которые способны подчинить своей воле весь мир; он работал без устали, и его решительность дополнялась упорством. Очередное завоевание или сражение служили лишь подготовкой к следующим; Наполеон всегда двигался вперед, шел в наступление, стремясь расширить свои владения. Он говорил солдатам: «Наша задача состоит не в том, чтобы защищать границы, но чтобы захватывать территории наших врагов». Война грозила длиться бесконечно.

Большие серые глаза Наполеона, казалось, ничего не выражали, однако один старый французский генерал признавался: «Я трепещу, как дитя, когда подхожу к нему». Важнее всего то, что Наполеоном владело безудержное желание победить, которое он передавал своим солдатам. «Разговаривать должно с душой человека», – говорил он. Гегель наблюдал, как Наполеон объезжал улицы Йены накануне сражения: «Самого императора – эту мировую душу[225]… я увидел, когда он выезжал на коне на рекогносцировку»[226].

Пока Бонапарт одерживал победы на суше, Британия делала успехи на море. В феврале 1797 года французский и испанский флот потерпели поражение в битве со Средиземноморским флотом Британии под командованием адмирала сэра Джона Джервиса у мыса Сан-Висенте в Португалии, а спустя еще девять месяцев адмирал Адам Дункан одержал победу над голландцами в сражении при Кампердауне в Северном море. Миссия мира во главе с Джеймсом Харрисом, лордом Малмсбери, дважды отправлялась к французам, и оба раза предложения о мире были отклонены. В Англии всерьез обсуждали возможность прекратить сухопутную кампанию и расширить владычество на море, объединив колониальные богатства и владения там, где это возможно. Однако это попахивало капитулянтством. В стране по-прежнему было сильно желание продолжать борьбу, поэтому после воодушевленного обращения Питта к палате общин с призывом не сдаваться все присутствовавшие, как один, встали и запели «Бейте в цель, британцы!» (Britons, strike home!). В выражениях, которые бы весьма воодушевили Эдмунда Берка, Питт заявил, что ни перемирия, ни мирные договоры не способны укротить «безжалостный дух» Франции «в разрушении каждого государства, в которое она с оружием проникла силой или обманом».

Нескончаемая война продолжалась. Агрессивный и бескомпромиссный дух приводил в смятение тех либерально настроенных вигов, которые по-прежнему находили положительные стороны в революции и революционном настрое. В результате они просто решили отойти в сторону, или, точнее, уйти. Виги-либералы встали со скамей и покинули зал, понимая, что ничто из сказанного или сделанного ими не поможет изменить курс правительства. Теперь, когда Питт заручился поддержкой «умеренных» вигов, он был несокрушим на пути реализации практических задач. Так какой смысл было либералам утруждать себя и ехать в Вестминстер, где их голоса в любом случае не будут услышаны? Возможно, это разумное решение не прибавило симпатий Фоксу и его друзьям в политическом мире: их обвиняли в отсутствии политической смелости и преданности, а также в преследовании собственных интересов в ущерб нормальной работе правительства.