Уолпол слишком хорошо знал человеческую натуру. Говорят, что ему принадлежат такие слова: «Едва ли найдется ум, который не пострадал бы от постоянного созерцания низости и порока». А будущему первому министру Генри Пелхэму он однажды сказал: «Когда вы будете иметь дело с людьми столько же, сколько я, вы, несомненно, будете готовы возненавидеть весь род человеческий». И все же такая мизантропия и чрезмерный пессимизм никогда не влияли на его природную приветливость. Он извлекал максимальную пользу из человеческих слабостей. Ему нравилось, когда другие выпивали в его компании, ведь это развязывало им языки и давало ему возможность воспользоваться неосторожно брошенным словом. Уолпол знал, чего стоит каждый, и не раздумывая избавлялся от тех, в чьей преданности не был уверен. Он отвечал за все назначения как на местном, так и на общенациональном уровне; он контролировал занимаемые посты в церкви с не меньшим рвением, чем в армии или на флоте. Уолпол создал феномен, который впоследствии получил название «истеблишмент». От пристального внимания Уолпола не ускользала ни одна должность, ни одна синекура, сколь бы незначительной она ни была.
Если и водился за ним какой грех, так это его чрезмерная грубость. Даже по меркам XVIII века его сквернословие переходило все границы дозволенного. Принцесса Каролина была вынуждена отчитать его за крепкое словцо, произнесенное в присутствии фрейлин. Филип Дормер Стэнхоуп, 4-й граф Честерфилд, хотя и отличался чрезмерной учтивостью и вежливостью, все же, говоря о Уолполе, описывал его как человека «распущенной морали, неэлегантного в манерах, но обладавшего грубым и острым умом, который он демонстрировал слишком охотно для человека, занимавшего столь высокий государственный пост». Впрочем, Уолпол мог легко отшутиться от подобной критики, коль скоро он двадцать лет держал бразды правления государством в своих руках.
Уолпол был одним из тех английских политиков, кто выживал благодаря вере в простой здравый смысл. Он не терпел бессмыслицы. Он делал ставку на здравомыслие и, по его словам, на честную игру. Он хотел умеренности любой ценой. Он хотел равновесия. Он хотел мира в стране и за ее пределами, чтобы могла процветать торговля. Угождать временщикам. Принимать меры на случай непредвиденных обстоятельств, используя подручные средства. Предлагать взятки там, где этого требовала ситуация. Давать волю чувствам перед лицом протестующей толпы, хоть это и не всегда правильно трактовалось. Одной из его любимых пословиц была
Уолпол был прагматиком в буквальном смысле этого слова, у него был лишь один курс – на выживание. Блестящий предприниматель и управленец, он обладал неугасимой энергией и работоспособностью. Позднее Честерфилд писал, что Георг II так отзывался о нем: «Этот человек настолько превосходил самых способных современников в королевстве, что мог одинаково хорошо разбираться в системе налогообложения и знать, как управлять таким сложным и неповоротливым организмом, как палата общин, при этом делать это настолько лучше, чем кто бы то ни было, что благоденствие страны просто невозможно было представить без его участия». Безусловно, Уолпола нельзя назвать мыслителем. Как он сам говорил о себе, он не был «ни святым, ни спартанцем, ни реформатором».
Уолпол всегда был крепким вигом и даже на короткое время попал в Тауэр, когда к власти пришли тори. «Я искренне презираю тех, – писал он своей сестре Долли, – кому однажды отомщу». По правде говоря, тюремное заключение не имело для него никаких негативных последствий. Он продолжил путь вверх по карьерной лестнице, став в 1717 году первым лордом Казначейства и министром финансов. При загадочных обстоятельствах он смог сколотить огромное состояние, а затем ушел в отставку, «поскольку не мог смотреть сквозь пальцы на то, что происходило». Впрочем, это был вопрос не личных принципов, а внутренней политики. Тем не менее в июне 1720 года, когда пузырь раздулся до невиданной величины, Уолпол стал генеральным казначеем Вооруженных сил Великобритании[73], по умолчанию взяв на себя все текущие дела Казначейства.