Революция отвергает своих детей

Хотя по количеству отраслей знания 8–й класс органически приключался к 7–му, по некоторым дисциплинам имелись все же изменения. Математика делилась только на три раздела: алгебра, геометрия и тригонометрия. Физика и неорганическая химия продолжались, а уроки по географии были большей частью посвящены экономической географии СССР. По биологии мы проходили анатомию и физиологию человека. На уроках по истории мы занимались историческим развитием народов СССР, которое начиналось не с событий русской истории, а с государства Урарту, с 9–6 века до Р. Х., которое существовало там, где сейчас находится Армения. В преподавании истории в 1937–38 гг. особое внимание уделялось эпохе Ивана Грозного, так как в оценке именно этого царя произошли большие изменения. Неожиданно для многих, он теперь прославлялся как прогрессивный правитель и объединитель России. Говорилось, что до этого времени он неправильно расценивался в реакционных исторических трудах и ему несправедливо дали имя Грозного. Особенно подчеркивались его прогрессивные стремления к созданию государственного единства и его борьба с изменниками России. Особое внимание уделялось и «Опричнине», которая носила эмблему: собачья голова и метла. Собачья голова — чтобы выслеживать изменников, а метла — чтобы очищать Россию от внутренних врагов.

В 8–м классе не было уроков ни по Конституции, ни по обществоведению, ни по другим политическим дисциплинам. Вместо этого два раза в неделю мы проходили «военное дело». При этом мы занимались военными упражнениями, вопросами гражданской воздушной обороны и защитными мероприятиями от воздушных атак. Черчение становилось с каждой неделей все сложнее и доставляло мне особенно много неприятностей. Между тем, значение этой дисциплины особенно подчеркивалось вероятно потому, что не без основания предполагалось, что ученики в дальнейшем попадут в высшие технические учебные заведения (втузы).

Тенденция готовить нас к высшей школе была несомненной и в этом отношении проводился целый ряд мероприятий. Так, начиная с 8 класса нас приглашали в так называемые «Дни открытых дверей» в различные высшие учебные заведения. В эти дни прерывалась обычная жизнь высшей школы: профессора, доценты, ассистенты и представители от студентов находились в нашем распоряжении, чтобы объяснять кончающим десятилетку школьникам, чем занимаются в данной высшей школе. Таким образом проводилась вербовка для того или иного института и одновременно это облегчало школьникам будущий выбор специальности,. Я тоже посещал в «Дни открытых дверей» вузы и уже выбрал себе тот вуз, в котором хотел учиться дальше.

Наш переход в русские школы привел скоро к тому, что некоторые из нас начали и между собой говорить по–русски. Это был первый шаг на пути к нашей советизации и руссификации, которые всё сильнее ощущались с 1937 года.

В начале 1938 года был сделан второй шаг: немецкая школа им. Карла Либкнехта была распущена. Ввиду ареста учителей, директора школы Желаско и его преемника Крамера, продолжать занятия в школе было дальше невозможно. Теперь и остальные австрийские и немецкие дети перешли в русские школы.

Наш дом стал все больше походить на русские детские дома. Правда, нас еще навещали представители австрийской и германской секций Коминтерна, мы слушали доклады об антифашистской борьбе в Германии и Австрии, или о событиях в Испании, но все чаще у нас стали появляться русские докладчики, которые должны были знакомить нас с политическими проблемами Советского Союза.

Мы учились рассматривать все вопросы с политической стороны или, как мы выражались, «с принципиальной точки зрения» и привыкали оправдывать все то, что делает Советский Союз, даже самое из ряда вон выходящее, даже то, что по существу противоречило идеям социализма.

Вначале многие воспитанники нашего дома писали письма родителям или родственникам в Австрию, но с течением времени эти связи ослабевали. Мы все реже думали об Австрии и Германии, и все больше и больше о Советском Союзе. В первое время на наших собраниях в доме говорилось о Советском Союзе как нашей «второй родине». В дальнейшем слово «вторая» было отброшено и постепенно мы начинали себя чувствовать так, будто Советский Союз — наша единственная и настоящая родина.

В наших разговорах между собой наименования Австрия и Германия встречались все реже и реже. Воспоминания тускнели. Мы стали молодыми «советскими людьми, которые по национальности были немцами или австрийцами, но по своим мыслям и чувствам принадлежали Советскому Союзу.

Так, за время с 1934 по 1938 год наш детский дом приобрел совсем иной облик. К тому же он перестал, по существу, быть детским. Незаметно «младшие» превратились в «средних», «средние» в «старших», а те, кто были уже «старшими» — никак не подходили к «детскому дому». По вечерам, в субботу и воскресенье у нас устраивались танцы и посторонний посетитель вряд ли признал бы в танцующих парах — воспитанников детского дома.