Революция отвергает своих детей

В середине января 1947 года был сделан еще один шаг. Маршал Соколовский и его заместители, а также руководитель Политического управления полковник Тюльпанов, пригласили вождей СЕПГ Пика, Гротеволя, Ульбрихта и Фехнера на совещание. 16 января был опубликован результат его: «На просьбу Социалистической единой партии Германии об окончательном прекращении демонтажа было дано согласие. После того, как демонтирована военная промышленность, дальнейшего демонтажа производиться больше не будет».

Как ни радостно нам было услышать это обещание (позже выяснилось, что оно не было сдержано), но мне и некоторым другим партработникам казался сомнительным тот факт, что наше партийное руководство еще сильнее подчеркнуло свою тесную связь с оккупационной властью своим низкопоклонным благодарственным письмом.

Последовало официальное благодарственное заявление от Вильгельма Пика, затем от Ульбрихта, а под конец еще общая благодарность от всего партийного управления СЕПГ в адрес советской оккупационной власти.

— Я рад окончанию демонтажа, но я не знаю, хорощо ли это для нашей партии, выставлять себя напоказ как помесь просителей и составителей благодарственных посланий. — сказал мне один партработник.

— Надо надеяться, что мы это сделали в первый и в последний раз, — ответил я ему.

Хотя это и было в первый раз, но ни в коем случае не в последний. Напротив, эта форма стала обычной. В конце января 1947 года руководители Объединения свободных немецких профсоюзов (FDGB) были у Соколовского. Затем были исполнены некоторые их просьбы и снова последовали подобострастные благодарности. Потом подошла очередь руководителей Союза свободной немецкой молодежи (FDJ). Под конец даже небольшие улучшения в снабжении овощами по соглашению и общим договорам радостно приветствовались и вызывали со стороны СЕПГ письма, полные благодарностей.

Все растущая связь с Советским Союзом и с советской оккупационной властью отчетливо проявлялась и в других областях. Весной 1947 года руководство СЕПГ отказалось от своего самостоятельного мнения относительно немецкой восточной границы. В противоречии с официальной позицией перед выборами в ландтаги в октябре 1946 года, Франц Далем заявил теперь по поручению правления СЕПГ:

«Потеря восточных областей — тяжелый удар для немецкого народа, но жизнь должна идти дальше»[18].

Наш тезис об особом пути к социализму все еще был официальной партийной линией, но разве он не был уничтожен прославлением Сталина, приветственными телеграммами и всякими пожеланиями счастья советскому правительству просьбами, договорами, благодарностями в адрес советской администрации, отказом от своего собственного мнения в вопросе о восточной границе?

Мои сомнения все усиливались.

Через несколько недель высшие партийные работники — да и не только они одни — пережили большое волнение. Темой дня была так называемая Мюнхенская конференция. По приглашению главы баварского правительства в начале июня 1947 года должна была состояться конференция председателей советов министров всех немецких земель. Были приглашены также председатели советов министров из земель, лежащих в советской зоне. Вскоре последовал официальный ответ из советской зоны: конференция должна бы состояться не в Мюнхене, а в Берлине, и к ней надо привлечь еще представителей партий и профсоюзов. Со стороны Запада это было отклонено. Мнения в партийных кругах СЕПГ были различны.

— Совершенно все равно, где произойдет конференция и с кем; главное, чтобы она состоялась. Мы должны непременно послать туда наших людей, — говорили одни. К ним принадлежал и я.

— Если они не принимают наших требований, то нечего нам туда ехать, — возражали другие.

С нетерпением мы ждали, каков будет ответ руководства партии. Я был очень рад сообщению, что восточная делегация в составе д–ра Фридрихса (Саксония), д–ра Гюбенера (Саксония–Ангальт), Гёкера (Мекленбург), д–ра Пауля (Тюрингия) и д–ра Штейнгофа (Бранденбург) поедет на конференцию. Но моя радость несколько остыла, когда я узнал, что вместо заболевшего председателя Совета министров Саксонии д–ра Фридрихса для поездки в Мюнхен был намечен его заместитель Курт Фишер. Я знал Фишера по Москве. Если Фишер когда‑нибудь будет иметь в руках власть, я бы не хотел попасть к нему в подчинение», — думал я тогда. Болезнь д–ра Фридрихса в такой момент показалась мне странной, а назначение Фишера, который без сомнения должен был быть чем‑то вроде контролера, не предвещало по–моему ничего хорошего.

Через два дня конференция провалилась.