В центральном органе СЕПГ появилась статья под заголовком: «Бесцеремонность по отношению ко всем немцам в восточной зоне». Оказалось, что представители советской зоны поехали в Мюнхен с твердой директивой. Непосредственно после начала конференции они внесли предложение, чтобы первым пунктом повестки дня стоял вопрос об образовании Германского центрального управления путем соглашения между демократическими партиями и профсоюзами с создания единого германского государства. Это было отклонено представителями западных зон Германии. В ответ на это делегация советской зоны покинула конференции и вернулась в Берлин ни с чем.
Возвращение председателей советов министров земель советской зоны было обосновано тем, что «устроители конференции, злоупотребляя хозяйственной нуждой германского народа хотели добиться своих темных федералистских целей. Для этих враждебных народу махинаций они хотели использовать и представителей восточной зоны».
Прекрасная возможность путем общей конференции председателей советов министров западных зон и советской зоны придти к соглашению была упущена.
В этот же день я пошел в «Дом единства».
— Я вообще больше ничего не понимаю, — сказал мне один сотрудник. — Реальная возможность объединения Германии упущена. А Ульбрихт радуется, как никогда. Он и некоторые другие партработники говорят о большой победе. Можно подумать, что они радуются тому, что конференция провалилась.
Это предположение оправдалось через несколько минут. Я встретил Гиптнера, которого я знал еще со времен «группы Ульбрихта». Он был теперь секретарем Центрального секретариата. Он сиял.
— Это мы хорошо проделали. Это счастье, что так случилось. Но перед этим были некоторые затруднения в Центральном секретариате.
— Затруднения?
— Мы же сначала совсем не хотели ехать, но социал–демократы и некоторые из наших настаивали. Тогда решили выбрать такой путь: мы показали добрую волю, но одновременно эта конференция не состоялась.
Я промолчал. Гиптнер же продолжал с воодушевлением:
— Представь, что случилось. Ульбрихт сообщил на заседании Центрального секретариата, что он говорил с советскими друзьями и они дали ему этот совет. А тут встает один из социал–демократов и заявляет, ни с того, ни с сего, что Мюнхенская конференция — внутригерманское дело и совершенно не обязательно придерживаться советских предложений.
«Абсолютно верно», — подумал я, но не высказал этого Гиптнеру. Гиптнер неодобрительно покачал головой:
— Представь себе только, Вольфганг, такая балда сидит теперь с нами в Центральном секретариате! С такими людьми мы должны вести партию!
— Ну и что же произошло?
— Его, конечно, переголосовали!
«Жалко», — подумал я, но одновременно испугался, что моя оппозиционность шагнула так далеко.
Когда я вернулся из «Дома Единства», к нам в здание отдела обучения — ко мне бросился Фред Ольснер:
— Будет особый вечер политучебы о Мюнхенской конференции. Мы должны срочно разработать экстренную тетрадь. Лучше всего начни сейчас же.
Я медлил.
— Что с тобой? В чем дело, Вольфганг?
— Знаешь, Фред, я плохо разбираюсь в этом вопросе, и, откровенно говоря, мне кое‑что не ясно.
Ольснер посмотрел на меня с иронической улыбкой.
— Ну, ну… уж не принадлежишь ли и ты также к тем, которые получили из‑за этого вопроса политические колики?
«Политические колики» — выражение, под которым подразумевались настроения и взгляды партийцев, несогласных с официальной линией.
— Частично, — ответил я. — Ни в коем случае я не хотел бы писать эту учебную тетрадь.
К счастью Фред Ольснер не затрагивал больше темы о политических коликах.
— Ты прав, Вольфганг, у тебя последние дни было слишком много дела. Отдохни немного. Я напишу сам тетрадь о Мюнхенской конференции.
У меня как камень с души свалился. Но когда я шел вверх по лестнице в мое бюро, я вдруг осознал свое странное положение. Неужели дело так далеко зашло, что я, сотрудник отдела обучения и вербовки Центрального секретариата СЕПГ, ответственный редактор учебных тетрадей, — так отошел от существующей партийной линии, что не могу с чистой совестью об этом писать?
Через несколько дней после драматических событий на Мюнхенской конференции меня вызвали к телефону из отдела кадров:
— Центральный совет Народной молодежи Югославии очень хотел бы войти в контакт с каким‑нибудь руководящим молодым работником. Они предложили тебя, а с нашей стороны возражений нет. Был бы ты согласен поехать в Югославию?
— Конечно!
Я был бесконечно рад. Несколько недель тому назад я был на II съезде ССНМ (Союз свободной немецкой молодежи — FDJ) в Мейсене и познакомился там с двумя югославскими делегатами от Народной молодежи Югославии. Они передали ССНМ подарок и выразили желание, чтобы ССНМ вошел как равноправный член во «Всемирный союз демократической молодежи».