Революция отвергает своих детей

Несмотря на трагичность положения, в Москве появился новый анекдот об этом законе:

— Ты слышал уже, что Большой театр сгорел дотла?

— Как же это возможно? А что же делала пожарная команда?

— Пожарная команда сидит в тюрьме.

— В тюрьме?

— Да, она прибыла на место пожара через 20 минут и не была допущена к горящему зданию. Теперь пожарники приговорены к принудительно–воспитательным работам и сидят в тюрьме.

Волна арестов на основании нового закона приняла вскоре такие размеры, что суды не успевали справляться с делами. Поэтому указом президиума Верховного совета от 10 августа 1940 года было постановлено, что судопроизводство по вопросам нарушения трудовой дисциплины должно впредь вестись народными судами без участия присяжных заседателей.

Эти события находились в центре внимания жителей Советского Союза, переставших на время интересоваться другими вопросами. Разгром Франции, воздушная война над Англией, захват советскими войсками прибалтийских стран и их превращение в «союзные республики», занятие Бессарабии и Северной Буковины, все это поблекло перед «борьбой против прогульщиков, лентяев и дезорганизаторов».

В памяти у меня осталось единственное событие этого времени, находившееся вне сферы общих интересов — смерть Троцкого.

24 августа во всех советских газетах было опубликовано на видном месте краткое сообщение о смерти Троцкого. Со ссылкой на американские газеты сообщалось, что на Троцкого было совершено покушение. «Один из его приверженцев» проломил ему череп. Троцкий умер в больнице в Мексике.

Все советские газеты ограничились этим кратким сообщением. Только «Правда», центральный орган партии, посмертно поносил ленинского соратника в длинной статье под заголовком «Смерть международного шпиона». Статья была полна ругательств и исторических фальсификаций. «Троцкий был уже с 1921 года агентом иностранных разведок и международным шпионом», — значилось в ней. Статья «Правды» o председателе Петроградского совета 1917 года и создателе Красной армии заканчивалась словами: «Бесчестно окончил жизнь этот достойный лишь презрения человек. Он ляжет в могилу, отмеченный каиновой печатью международного шпиона и убийцы».

В тот же вечер, гуляя, я встретил знакомого шуцбундовца[3], работавшего на одном из предприятий. Невольно мы заговорили о смерти Троцкого.

— Был ли это действительно его приверженец? — высказал он мысль, которая возникла и у меня при чтении сообщения. Но оба мы не имели ни малейшего понятия о событиях, приведших к смерти Троцкого. Продолжая прогулку, мы подошли к тумбе для афиш, на которой был наклеен большой плакат, возвещавший о народном гулянье в Парке культуры.

— Знаешь, что говорят наши рабочие? Что будто бы народное гулянье устроено по случаю смерти Троцкого.

Я ничего не ответил. Несмотря на окончание чисток, было опасно говорить на эту тему.

Но мне показалось знаменательным, что в августе 1940 года, через 13 лет после исключения Троцкого из партии и 11 лет после его высылки из Советского Союза, нашлись рабочие, не верившие официальной версии о смерти Троцкого и убежденные в том, что Сталин способен отпраздновать смерть этого революционера, устроив народное гулянье.

В ИНСТИТУТЕ ИНОСТРАННЫХ ЯЗЫКОВ

Летом 1940 года закончился подготовительный курс. Быстро прошли заключительные экзамены.

Несколько дней спустя, волнуясь, я сидел в помещении приемной комиссии Московского педагогического института на Метростроевской 38. Это было большое старое трехэтажное здание, находившееся на полдороге между станциями метро «Дворец Советов» и «Парк культуры». От студентов я слышал, что здесь раньше помещалось учебное заведение, в котором учился Гоголь и другие русские писатели.

— Итак, вы окончили подготовительный курс учительского института. Почему же вы не хотите поступить туда? — спросили меня.

— Мне очень хочется учиться именно в вашем институте.

Председатель приемной комиссии засмеялся.

— Ну, посмотрим, что можно будет сделать. Вы готовы сдавать у нас вступительные экзамены?

— Да, конечно. Когда?

— Нет, так быстро это не делается. Заполните сначала эту анкету и принесите ее завтра. Там посмотрим.

Это была очень подробная анкета, с целым рядом вопросов о родителях. На вопрос относительно моей матери я написал столь обычный в те времена ответ: «арестована органами НКВД». Это была общепринятая формулировка. Но предварительно я справился у знакомого студента:

— Что, если я напишу об аресте матери, не помешает ли это мне? Есть ли на этот счет особые правила?

Студент сухо засмеялся:

— Как будто ты один можешь этим похвастаться! Сегодня это в порядке вещей. Если бы приемные комиссии обращали на это внимание, то пришлось бы все вузы позакрывать.

Другой студент пояснил: