Революция отвергает своих детей

Все чаще мне приходилось убеждаться, насколько мало было сделано для противовоздушной обороны на случай войны. Но несмотря на явную импровизацию, или, может быть, именно благодаря ей, у нас все наладилось сравнительно хорошо.

За несколько часов мы очистили чердаки нашего общежития и расставили там ящики с песком, лопаты и баки с водой. Нам выдали противогазы. Мы раздобыли большие щипцы, при помощи которых должны были тушить зажигательные бомбы. Через несколько дней мы даже установили на нашей крыше маленькую будку укрытия для наблюдателя.

Время не ждало. Уже на второй день после сформирования отрядов противовоздушной обороны была объявлена первая воздушная тревога. Затем они следовали регулярно. Но первое время ни один немецкий самолет не достигал города. Начали уверять, что в Москве объявляют тревогу, как только самолеты показываются над Смоленском. Со спокойной душой мы взбирались на свои крыши, проверяли нашу боевую готовность и были в прекрасном настроении, уверенные, что и впредь ни одному немецкому самолету не удастся прорваться к Москве.

Такое положение длилось до 22 июля. Вечером этого числа я был свободен от дежурства. Когда дали тревогу, я находился примерно в пятнадцати минутах ходьбы от студенческого общежития.

Впервые я переживал воздушную тревогу вне общежития. Беспрерывной вереницей люди тянулись ко входам, в метро. С полным равнодушием я последовал за толпой, которая стремилась к станции метро «Дзержинская». Внизу уже тысячи людей расположились на платформе.

Прошли полчаса, час, наконец, два часа, а отбоя все еще не давали. Вдруг по туннелю прошел слух, что на этот раз дело не шуточное, что над Москвой появились немецкие самолеты. Через несколько минут мы ощутили первые взрывы бомб. Они были отдаленные и слабые, но уже не могло быть сомнения: немецкие самолеты прорвали зенитные заграждения и сбросили первые бомбы над Москвой.

Вдруг раздался сильный взрыв. Даже здесь, в глубоком подземелье, мы ощутили сотрясение. Спящие люди повскакивали с мест, женщины начали кричать. Во мгновение ока сотни людей оказались на ногах, готовые куда‑то бежать. Последуй еще один взрыв — паника была бы неизбежна. И в переполненном туннеле метро она принесла бы, пожалуй, не меньше жертв, чем самая сильная бомба.

— Куда вы собираетесь бежать? — прогремел вдруг сильный и убеждающий мужской голос.

Его поддержал другой не менее мужественный голос:

— Остановитесь! Здесь самое безопасное место!

Люди начали успокаиваться и занимать свои места. Панику удалось прекратить.

Это было первое боевое крещение для населения Москвы. В эту ночь, с 22 на 23 июля, произошло то, что еще так недавно казалось невероятным: над Москвой были сброшены бомбы.

НЕМЕЦКОЕ НАСТУПЛЕНИЕ

По всему фронту, от Белого до Черного моря, немецкие войска продолжали наступать.

В первые недели советские сводки были весьма неопределенными. Только в самых редких случаях давались названия населенных пунктов. Как правило, в сводках упоминались только «направления» и «районы», в которых шли бои. Карт с указанием линии фронта не существовало.

Однако по указанным «направлениям» и «районам» было легко установить, насколько быстро продвигалась немецкая армия. Никаких объяснений такому быстрому продвижению не давалось.

30 июня, т. е. через восемь дней после начала войны, был создан под председательством. Сталина, Государственный комитет обороны СССР. Кроме Сталина в Комитет входили: Молотов, Маленков, Ворошилов и Берия. Государственный комитет обороны фактически сосредоточил в своих руках всю власть в стране. Каждый гражданин Советского Союза, весь аппарат партии и комсомола, все государственные органы и вся армия были обязаны беспрекословно выполнять все решения и приказы Комитета обороны. Вскоре после создания Государственного комитета обороны им был издан приказ о назначении маршала Ворошилова командующим Северо–Западным фронтом, маршала Буденного — Юго–Западным, а народного комиссара обороны маршала Тимошенко — командующим Западным фронтом.

Эти назначения на короткое время изменили настроение населения. Часто мне приходилось слышать такое мнение:

— Первое время ушло на подготовку и на организацию. По–настоящему война начинается только теперь. Скоро наступит перелом в положении на фронте.

Но перелом не намечался. Немецкая армия продолжала наступать.

3 июля, в 6 часов утра, по радио передали выступление Сталина. Это была его первая речь после начала войны. Мне приходилось слышать Сталина уже раньше. Однако на этот раз я с трудом узнал его голос.

Начало речи не могло не удивить. Вместо привычного обращения «Товарищи», Сталин начал словами: «Товарищ! Граждане! Братья и сестры! Воины нашей армии и флота! Друзья мои, к вам обращаюсь я».