Революция отвергает своих детей

Выйдя из вокзала, я увидел грязные, плохо вымощенные, кривые улицы и маленькие, ветхие домишки. Все было покрыто темносерой угольной пылью. Дышать было трудно. Подавленный, я медленно шел вдоль улиц. Конечно, мне приходилось и в Москве видеть нищету, видел я, как нуждается население и в ряде промышленных городов. Но за время моего пребывания в Советском Союзе такой безотрадной картины я еще нигде не встречал. Я невольно вспомнил Джека Лондона — его описание импровизированных поселков золотоискателей во время «золотой лихорадки». Но и это сравнение, пожалуй, было недостаточным.

Через несколько минут после того, как я вышел из вокзала, я встретил на своем пути первые землянки, покрытые толстым картоном или досками, или же слоем земли, толщиной в полметра. Крыша землянок поддерживалась несколькими столбиками.

Это было гнетущее зрелище. Я успокаивал себя тем, что это временное явление, совершенно неизбежное при быстром возникновении промышленного города, и что без этого нельзя обойтись, особенно теперь, в военное время.

Еще мне бросилось в глаза, что на улицах было иного людей монгольского типа, но это безусловно не были казахи. Я начал подсчитывать и установил, что, приблизительно, каждый пятый имел такую наружность. Позже я узнал, что помимо казахов и русских, в Караганде живет большое число китайцев и корейцев. Все они были переселены в Караганду из дальневосточных пограничных областей в начале тридцатых годов.

Чем больше я присматривался к городу, тем меньше я видел шансов здесь устроиться. Никаких вузов, никаких техникумов — одни землянки, ветхие деревянные лачуги и только кое–где сравнительно приличные, многоэтажные здания правительственных учреждений, построенные из камня и побеленные. Никогда еще разница между жалкими лачугами жителей и великолепно выглядевшими в этом окружении зданиями не казалась мне столь резкой.

Вдруг я обнаружил новенький автобус, который среди этой нужды и бедности произвел на меня глубокое впечатление. Я поспешил к нему:

— Куда вы едете?

— В новый город! — И с этими словами был дан сигнал к отправке.

Мы давно уже миновали последние землянки и ветхие домишки, но нового города все еще не было видно. Я оглянулся на пассажиров автобуса. Эти люди были одеты много лучше, чем те, которых я до сих пор видел в Караганде.

Через полчаса езды я увидел на значительном еще расстоянии море света. Когда мы подъехали поближе, моему удивлению не было границ. Мы ехали по хорошо асфальтированным улицам, мимо прекрасного парка. Я увидел совсем новые четырех- и пятиэтажные дома, ярко освещенные… Я осторожно спросил у кондуктора:

— Извините, пожалуйста, — не смогли бы вы мне посоветовать, где бы я мог переночевать?

Он засмеялся:

— В гостинице, конечно!

— В гостинице?

Я посмотрел на него недоумевающе. После всего, что я пережил за эти последние недели, слово «гостиница» покаюсь мне сказочным.

— Конечно, здесь есть гостиница, и если вы имеете командировку, то вас сейчас же там примут …

Когда я вошел в гостиницу, я изумился еще больше. Она была обставлена с большим комфортом — ковры, цветы, кругом беззаботно прохаживались хорошо одетые люди. Робкими шагами подошел я к столику швейцара.

— У вас есть командировка?

— Да, пожалуйста, вот она.

Я был уже подготовлен к этому вопросу и показал мою бумажку от ЦК МОПР из Москвы. На ней было написано, что ЦК МОПР просит оказать содействие товарищу Леонгарду в его переселении в Алма–Ату. Это была не очень‑то хорошая командировка: МОПР не принадлежал к сильным организациям. Да и, кроме того, если точно разобраться, Караганда никак не находится на прямой дороге: Москва — Алма–Ата. Но всё же это была командировка …

— Хорошо. Вы можете получить постель.

Мне это казалось почти невероятным. После четырех мучительных недель получить возможность спать в настоящей постели в настоящей гостинице! Но чудеса на этом не окончились. Спустя несколько минут я узнал, что в ресторане гостиницы можно даже поужинать. Я использовал эту возможность и ознакомился с элегантно отделанным рестораном, с маленьким оркестром и обильным меню.

Все было так, как в мирное время.

Контраст между старой частью Караганды, глиняными хижинами ссыльных кулаков и тем, что я увидел здесь, был поразительным.

В ресторане сидели очень хорошо одетые люди, по–видимому, партийные руководители или крупные советские администраторы, прибывшие сюда в командировку. Почти все они были русские. Только за одним столиком сидели два казаха.

Гостиница и ресторан ничем не отличались от гостиниц и ресторанов для командированных в любом русском городе. Но когда подали чай, я заметил первую местную особенность. Чай был не в стаканах или чашках, а в мисках без ручек. Их называли здесь «пиалами». При чаепитии пиала поддерживается снизу четырьмя пальцами. Я быстро к этому приспособился и пил чай, как настоящий казах.