Революция отвергает своих детей

У меня опять появилось неприятное чувство, как тогда, при отъезде из Москвы, но оно было связано, в первую очередь, с мыслями о судьбе моих друзей и спутников. Я, в конечном счете, имел еще паспорт и при том без пресловутых штемпелей о высылке. Осторожно вытащил я из бумажника свой паспорт. Он был сейчас единственной вещью, которая еще связывала меня со свободой.

Когда в начале нашей поездки я разговаривал с ответственным за эшелон, он меня заверил, что все будет в порядке. Теперь я решил ему об этом напомнить.

— Товарищ начальник эшелона! Вы знаете, что у меня нет предписания о высылке и что я выехал сюда только по предложению начальника милиции того района Москвы, в котором я жил. Он мне совершенно определенно сказал, что отсюда я буду иметь право уже свободно ехать дальше. Мне хотелось теперь получить свои вещи, с тем, чтобы поехать в Алма–Ату.

Мне казалось, что еще никогда моя судьба так не зависела от ответа одного человека. Однако я был твердо уверен неоспоримости своего права.

Но произошло нечто невероятное.

— Всё это меня не касается. Я с этим не имею ничего общего. Если ваши данные верные, Вы сможете на месте объяснить все обстоятельства. А сейчас вы обязаны следовать в поселок, в который Вас определили.

— Товарищ начальник! Взгляните на мой паспорт! Он заново оформлен в Москве 21 сентября 1941 года и в нем никаких пометок об ограничении. Он издевательски рассмеялся.

— Ну что ж, в Москве, значит, вам просто забыли подавить штемпель. Это и здесь довольно быстро можно исправить, — стоит же в вашем документе, что вы — немец.

Не было никакого смысла продолжать разговор. Я решил пока подчиниться, но по прибытии в «поселок №5», снова попытать счастья. Правда, теперь уже я не имел больших надежд на успех.

Мы погрузили наши вещи на подводы, посадили женщин и больных, а сами пошли рядом. Это была гнетущая картина. Вереницы утомленных и истощенных людей, после двадцати двух дней пути в переполненном эшелоне молча тащились по проселочной дороге… Куда? Зачем?.. Чтобы поселиться в тех местах, где десять лет тому назад размещали на жительство раскулаченных крестьян, обреченных на долгое изгнание.

Молчали и наши кучера. Казалось, они нас не замечали.

— А далеко этот поселок № 5?

— Ах, нет, сынок, не так далеко. Километров двадцать пять, пожалуй. К вечеру будем уже там, а то и раньше.

Мы стали расспрашивать. Наш возница заговорил о колхозе.

— Колхоз? Я думал, что здесь живут высланные кулаки?

Он ответил, растягивая слова. Эта манера говорить присуща русскому крестьянству.

— Да–а, мы были кулаками, но теперь мы, вроде как колхоз…

— Как это так — «вроде»?

Возница, сам бывший кулак, начал рассказывать, как а 1930 и 1931 году раскулаченных крестьян высылали из Украины и Центральной России и направляли в эти места.

Он говорил так равнодушно и безучастно, что можно было подумать, что речь идет о вещах, происходивших в далекие–далекие времена, где‑то на другом конце земли.

— …Тогда здесь вообще ничего не было. Были просто воткнуты в землю колья и на них маленькие дощечки с надписью — поселок №5, №6 и так далее. Мужиков привели и сказали им, что теперь они сами должны думать о себе. Мужики стали: копать землянки. В первые годы много поумирало от голода и холода. Ну, а затем начали понемногу ставить хаты из глины, и тогда стало легче.

— Ну, и что же дальше?

— Да, ничего. Потом мы получили приказ — колхозы основать.

— От кого же был приказ? От местных советов?

Крестьянин отрицательно покачал головой.

— У нас здесь никаких местных советов не было и нет.

Я невольно улыбнулся. Крестьянин, видимо, не в своем уме. Он не знает, что говорит. В Советском Союзе повсюду имеются местные советы. Но уже вечером я должен был признать, что крестьянин был всё‑таки прав.

Мы трусили рысцой за нашими подводами. После двадцати двух дней езды в товарных вагонах шагать целый день по степи было не особенно приятно. Но напряженность ожидания: «что будет дальше?» была сильнее, чем усталость.

В поздний послеобеденный час мы увидели вдали нечто похожее на человеческие жилища.

Скоро мы поняли, что это маленькие хатки, построенные не из камня или дерева, а из какой‑то коричневой массы. Окошек никаких не было. Каждый такой «домик» имел только одно отверстие, которое зимой, как мы позже узнали, попросту чем‑нибудь затыкалось.

Когда мы, наконец, подошли, нам было сказано, что мы должны явиться к начальнику.

Так как нам долго пришлось ожидать, мы стали бродить вокруг и заговаривать с местными жителями. Почти все русские, несколько украинцев и татар, ни одного казаха

К нам подошли несколько крестьян.

— Ах, так это вы. А мы вас поджидали. Мы сразу подумали, что вас, немцев, тоже сюда пришлют.

Напрасно некоторые из нас, в том числе и я, пытались им объяснить, что мы — антифашисты и противники Гитлера. Крестьяне только посмеивались:

— Немец остается немцем.

Может быть они понимали истинное положение вещей, чем мы сами?