Многовековые усилия евреев к объединению мира и сознания были отброшены теми, кто провозгласили себя последователями еврейского учителя. В результате последовал раздел жизни между силами Света и Тьмы. И при этом евреи были вознаграждены за свой вклад в развитие человечества тем, что их отождествляли с силами Тьмы.
Нет ничего более соблазнительного для человеческого разума, чем дуализм. Романтично и увлекательно рассматривать мир как поле битвы космических сил Добра и Зла.
Дуализм Нового Завета особенно заметен в его беспрестанных отсылках к аду, дьяволу и злым духам {Акцент, который сделан в Евангелиях на злых духах, восходит, как предполагалось выше, к вере в злых духов, характерной для галилейских раввинов и целителей. Однако параноическая модель, согласно которой демоны организованы в самостоятельное царство Сатаны или Вельзевула (см., напр., Мф., 2:24), не имеет ничего общего с еврейством и представляет собой позднейшее гностическое развитие этого мотива.
В Писании нет никаких упоминаний злых духов как независимых существ. В тех редких случаях, когда злой дух вообще упоминается (1 Царств, 16, 23), он именуется «злой дух от Бога». В Мишне Сатана даже не упомянут, а в Талмуде он – второстепенный ангел, не делающий ничего без приказов Бoгa; он – некий адвокат, представляющий истца, и его задача состоит в том, чтобы вести дело против грешного человечества (хотя время от времени заметны следы более дуалистической доктрины).}. Многие, особенно гуманисты и агностики, давно прекратившие читать Библию, уверены, будто учение об адском пламени – часть «дурного наследия», перешедшего в христианство из Ветхого Завета. На самом деле там ровным счетом ничего не говорится о дьяволе или аде, и адский огонь никогда не упоминается в качестве наказания за грехи. (Слово «ад» встречается в некоторых переводах, однако древнееврейское слово
Ужасный страх перед адом, ставший столь важной составляющей христианства, в особенности в Средние века, происходит от страха перед гневом Господним. У Бога есть два лица – Бог любви и Бог гнева, и цель религии – спастись от одного и перейти к другому. Это разделение Бога на два образа отражено и в фигуре дьявола, Сатаны, ставшего в христианстве вторым богом, гиперболическим отражением гневного лика Бога. Этот гневный, безжалостно справедливый Бог является проекцией чувства вины и самоосуждения человека. Это чувство вины выражается и в христианской доктрине первородного греха, в которой еврейская история Адама была искажена, с тем чтобы отразить эллинистическую самоненависть. (Изначально миф об Адаме отражает рождение не только чувства вины, но и
И главнейшая дихотомия эллинистического христианства состоит в расколе между человеческим и божественным. Еврей верит, что создан «по образу Божию» (Быт., 1:27), и при этом не может представить себе какой-либо образ Бога. Истина в том, что евреи видят цель религии не в том, чтобы стать богами, а в том, чтобы стать настоящими людьми. Относиться к своему человеческому облику как к шлакам, от которых душа должна очиститься, было бы оскорблением Всевышнего как создателя.
Попытки доказать, что из позднейшей христианской доктрины воплощения вытекает санкция для гуманизма, не выдерживают критики. В воплощении Бог не становится плотью, чтобы по-настоящему стать человеком, например, чтобы участвовать в семейной жизни или зарабатывать себе на хлеб, «оскверняя руки» деньгами. Напротив, он воплощается для того, чтобы дать пример того, как умерщвлять плоть, подвергаясь распятию, садомазохистской пытке, которой должно подвергнуться все человечество, если желает быть спасенным, как бы соучаствуя в Его жертве, принесенной за него.
Воплощение не есть прославление плоти, но ее величайшее унижение. Единственный сын Божий подвергается крайнему унижению нисхождения в мир материи, осквернения себя плотью, чтобы спасти немногие избранные души (избранные не по достоинству, а по произволу милости Божией) от порчи – порчи быть человеком.
В фарисейском иудаизме – совершенно иная доктрина воплощения: она гласит, что все человечество в целом есть воплощение Бога и что цель человечества состоит в том, чтобы вырабатывать все возможности этого воплощения, а не уничтожать их посредством принесения в жертву самих себя.
Поэтому дуализм рассказа о Варавве с его разделением духа и плоти симптоматичен для дуализма эллинистического христианства, отчаявшегося в человеческой природе и неспособного воплотить идеал объединения всех человеческих импульсов в целостную личность.