Революция в зрении: Что, как и почему мы видим на самом деле

Чтение как сверхспособность? Не будет ли это легким преувеличением, спросите вы? Вовсе нет! Чтобы лучше осознать всю ценность данного навыка, попробуйте в следующий раз, когда ваши неграмотные первобытные соседи придут в гости со своим изумительным кексом пещерного приготовления, поразить их тем, как легко вы можете обмениваться информацией со своим супругом или супругой, не произнося ни слова — лишь при помощи... письма или чтения. Они наверняка будут впечатлены, но отнюдь не потому, что вы используете символы. Они и сами постоянно оставляют символы друг для друга: например, сушеная голова над входом в пещеру указывает на жилище колдуна. Кроме того, они владеют разговорной речью и понимают, что издаваемые ими звуки — это, в конечном счете, тоже символы. Но в устроенной вами светской забаве их ошеломит то, с какой легкостью вам удается проделывать указанный фокус. Как ваша жена может считывать слова со страницы настолько быстро? Понимая, что в том, чтобы оставлять на бумаге значки, которые потом кто-нибудь расшифрует, нет ничего сверхъестественного, они, тем не менее, решат, что вы слишком уж искусны в этом деле и, несмотря на все ваши протесты, определенно являетесь шаманами. Не ускользнет от их внимания и то, что ваша сверхспособность не теряет своей сипы даже тогда, когда написавший находится далеко. Или давным-давно умер. Их волосы встанут дыбом, разговор повиснет, и ваши гости уйдут, не дождавшись десерта. Позже вы заметите, что их пещерные дети больше не бросаются копьями в ваших детей и вообще держатся от них подальше. Как гласит поговорка, что для предыдущего поколения — торнадо, то для следующего — джакузи. Мы слишком свыклись с письменностью, чтобы отдавать себе отчет в том, насколько это круто. Однако ваши первобытные соседи будут смотреть на дело иначе.

Мы обладаем сверхспособностью к чтению не потому, что эволюция готовила из нас читателей, и уж точно не потому, что мы волшебники, но потому, что письменность эволюционировала так, чтобы хорошо подходить для наших с вами глаз. Как некоторые инопланетные аборигены считали технологии капитана Кирка волшебством, точно так же ваши соседи заблуждались, восхищаясь вашей способностью обмениваться мыслями, в то время как на самом деле восхищения заслуживает технология письма. Эта технология не относится к числу неопробованных: она оттачивалась веками, даже тысячелетиями, в ходе эволюции культуры. Системы письменности и зрительных символов обычно видоизменялись с течением времени: лучшие варианты сохранялись, неудачные отбраковывались.

В результате возникла такая письменная речь, которая позволяет смыслу практически беспрепятственно перетекать со страницы прямиком в сознание. Вместо того, чтобы видеть месиво из закорючек, мы видим мысли автора, как будто бы он или она нашептывают их прямо в ухо.

Как мы узнаем из данной главы, основная хитрость этой технологии состоит в том, что эволюция используемых человеком зрительных символов сделала их похожими на природные объекты. Зачем? Затем, что именно природа — это то, что мы за миллионы лет эволюции научились хорошо видеть. Мы с поразительной легкостью считываем слова умерших людей (и ныне здравствующих, разумеется, тоже) не потому, что эволюция готовила из нас спиритов, но потому, что она миллионы лет оттачивала нашу способность к зрительной обработке окружающей нас естественной среды обитания. Эволюции письменности оставалось только подстроиться под этот навык. Умение оперативно обрабатывать тысячи крохотных фигурок на бумаге — величайшая из наших сверхспособностей, которая изменила жизнь сильнее, чем какая-либо другая. Грамотность — сила, и мы обладаем ею единственно потому, что наши глаза формировались эволюцией, чтобы воспринимать природные формы вокруг нас, а мы, в свою очередь, стали переносить эти формы на бумагу.

Умение слушать

- Как прошло твое свидание? — спросил я.

- Клево. Вот это парень! — ответила она. — Он так внимательно слушал меня в течение всего ужина, только кивал, ни разу не перебил и...

- Ни разу не перебил?

- Именно. Такой заботливый и внимательный. И — полное взаимопонимание: ему даже не нужно ни о чем спрашивать, чтобы понимать меня. А его...

- Он ни о чем тебя не спрашивал? — снова перебил я, на сей раз высоко вскинув брови.

- Ни о чем! Прикинь, насколько мы были с ним эмоционально близки!

Я был поражен. Ведь вся эмоциональная близость, которую она почувствовала, была не более чем неправильным истолкованием его блуждающего взгляда, поскольку собеседник ее определенно не слушал. По крайней мере, не ее. Я не стал говорить ей, что во время ее свидания шел ответственный матч. Не удивлюсь, если у парня, с которым она ужинала, в ухе был миниатюрный наушник.