Революционная Россия и военный вопрос: от Севастополя до Цусимы

Второй важный вывод, следующий из поражения восстания декабристов, непосредственно связанный с практикой реализации политического переворота, активно развивал Н.П. Огарев. Восстание должно охватывать как можно больший район, опираясь на несколько областных центров революционного движения: «Тайные общества естественно возникнут по областям и станут стремиться к соединению»[69]. Размышляя о перспективах борьбы против самодержавия, Н.П. Огарев отмечал консолидирующую и пропагандистскую функции офицерских обществ. Армия должна была соединиться с народным революционным движением на местах. Вместе они с окраин страны должны были двигаться к центру, призывая созвать Земский собор: «Сопротивление такому движению может быть только ничтожное»[70].

Таким образом, в 1830-1840-х гг. А.И. Герцен и Н.П. Огарев неоднозначно относились к военным как перспективным участникам борьбы против самодержавия. Отмечая серьезный потенциал офицерства для будущего революционного движения и их большие возможности в деле пропаганды, демократические мыслители видели в офицерах Николаевской эпохи не наследников декабристов, а носителей охранительных настроений и надежную опору самодержавия. Не менее сложным социальным явлением представлялся им и солдат царской армии. В своих ранних трудах они отмечали низкую культуру и грамотность рядовых, которая делала их невосприимчивыми к политической пропаганде, затрудняла восприятие ими любых отвлеченных идей и понятий. Многолетняя воинская служба, основанная на полном подчинении старшим, рождала у солдат «одно убеждение - что жизнь его, как медная пуговица, не имеющая срока, принадлежит казне»[71]. Вместе с тем тяготы службы, жестокость и произвол начальников должны были послужить росту солдатского протеста. Благодаря физической силе и выносливости, моральным качествам, умению владеть оружием, солдат превращался в ценного участника всенародного освободительного движения. А.И. Герцен также подчеркивал генетическую связь между солдатом и крестьянином, их уважительные взаимоотношения: «Русский солдат не привык убивать русских[72]. Эти доводы впоследствии легли в основу народнической концепции крестьянского социализма, одним из условий достижения которого мог стать революционный союз народа и армии.

Время, проведенное молодыми вольнодумцами под арестом и в ссылке, добавило им жизненного и социального опыта. Пребывание и служба в провинции дали возможность познакомиться с разными сторонами жизни страны и общества, в том числе узнать солдатскую среду и армейскую действительность. В особенности это коснулось Н.П. Огарева, которому пришлось провести девять месяцев в тюремном заключении. Наблюдая за солдатами, он вынес убеждение в их способности к «пониманию, единству, организованности, к преодолению, когда это требуется, чувства страха, покорности, дисциплины»[73]. Эти впечатления нашли отражение в его стихотворении «Тюрьма», где отмечены доверительные отношения ссыльных и солдат[74].

Для А.И. Герцена новым материалом для осмысления значения военного фактора в социальных процессах стали революционные события 1848 г. в Европе, свидетелем которых он отчасти оказался. В своих представлениях о европейской военной традиции А.И. Герцен определенно находился под влиянием образа средневековых рыцарей, которые виделись ему «готическим братством... единственными правоверными людьми того времени»[75]. Социальная реальность середины XIX в. оказалась несравненно прозаичнее, новой буржуазной Европой были востребованы «войска, не привыкнувшие рассуждать»[76].

Внимание А.И. Герцена привлек феномен французской Национальной гвардии, ее противоречивая роль в революции. «Вооруженные собственники, вооруженные мещане, это было войско»[77]. Такой социальный облик гвардии на первый взгляд позволял сделать заключение о ее буржуазной природе. Исходя из этого, А.И. Герцен считал Национальную гвардию опорой буржуазии, ее защитницей[78]. Но одновременно он отмечал и ее демократические черты, выразившиеся в пестром, неоднородном составе: «Вместе с падением электорального ценза пало исключительно буржуазное устройство Национальной гвардии; каждый гражданин, получая голос, получал ружье»[79]. Этим явлением А.И. Герцен объяснял непоследовательность действий Национальной гвардии во время событий 1848 г.

Опыт европейских революций вновь убеждал А.И. Герцена в необходимости союза армии и народа в освободительном движении. По его мнению, в борьбе за новый общественный строй должны принимать участие различные слои населения на равных началах, в том числе не должны стоять в стороне и военные. Отсутствие такого единства стало одной из главных причин неудач революций 1848 г.