Революционное самоубийство

Я начал делать кое-какие упражнения, особенно когда слышал позвякивание ключей, означавшее, что пришли охранники с гороховой похлебкой и фруктовой булкой. Я не буду кричать, я не стану извиняться, даже если они каждый день будут предлагать выпустить меня при условии, что я сдамся. Когда мимо моей камеры проходили охранники, я поднимался и начинал свою гимнастику. Охранники удалялись, и я вновь позволял себе думать о приятном. Если я не находил в себе сил стоять, я ложился на пол, на спину. У же потом я узнал, что поза, которую я принимал, выгибая спину и касаясь пола лишь плечами и ягодицами, была дзэн-буддистская. Конечно, я не имел об этом ни малейшего представления тогда, я просто выгибал спину. Стоило мыслям нахлынуть с новой силой и опять набрать устрашающую скорость, я говорил себе «стоп!» и прибегал к спасительным упражнениям.

По прошествии какого-то времени — не знаю, как долго я добивался своего — я научился управлять мыслями. Я мог запускать и останавливать потом мыслей по собственному желанию, мог замедлять и ускорять его. Эти упражнения я проделывал при полной концентрации сознания. Некоторое время я боялся потерять над собой контроль. Я не мог думать, и я не мог остановиться и не думать. Лишь впоследствии я по-настоящему научился запускать мысли с той скоростью, с которой хотел. Я называю это клипами, но на самом деле это были образы, в них воплотились самые яркие воспоминания о моей семье, подружках, хороших временах. Вскоре я наловчился лежать с выгнутой спиной часами и уже не обращал внимания на то, как течет время. Полый контроль. Я учился контролировать прием пищи, свое тело и свой разум при помощи силы воли.

Через две недели охранники вытащили меня из «душегубки» и на сутки отправили в обычную камеру. Здесь я принял душ и прошел медицинский осмотр, со мной также побеседовал психиатр. Тюремная администрация беспокоилась, как бы заключенный не сошел с ума, попав в «душегубку». Поскольку я и не думал раскаиваться в приписанном мне нарушении тюремного режима, меня запихнули обратно в карцер. Но теперь это меня не пугало. Я завоевал свою свободу.

«Душегубки» существуют по той простой причине, что администрация тюрьмы знает, что подобные условия заставят их, т. е. провинившихся, внутренне сломаться, покривить душой. Однако, решив, что им ни за что не удастся подчинить мою волю, я стал сильнее, чем они. Я понимал их лучше, чем они меня. Я больше не зависел от материальных вещей и поэтому впервые в жизни чувствовал себя действительно свободным. В прошлом я мало чем отличался от своих тюремщиков, я преследовал те же самые цели, присущие капиталистической Америке. Теперь я обрел высшую свободу.

Большинство моих знакомых не осознает тот факт, что я периодически сидел в тюрьме на протяжении последних двадцати лет. Им известно лишь о моем одиннадцатимесячном пребывании в одиночке в 1967 году, когда я ждал начала судебного процесса по делу об убийстве, а также о двадцати двух месяцах, которые я провел в колонии для уголовных преступников после вынесения приговора. Но 1967 год не был возможен без 1964. Я бы не смог выдержать заключения в одиночной камере, если бы не прошел через «душегубку». Поэтому я не могу советовать молодым, неопытным товарищам идти в тюрьму, да еще и в одиночку, потому что тюремное заключение — это способ оказывать сопротивление властям и путь, по которому приходят к свободе. Я слишком хорошо знаю, что может сделать одиночное заключение с человеком.

«Камеры для стриптиза» были запрещены в Соединенных Штатах. Я разговаривал с заключенными из калифорнийских тюрем, и они сказали мне, что такие камеры на Западном побережье больше не используют. Все это благодаря Чарльзу Гэрри, адвокату, защищавшему меня в 1968 году. Гэрри защищал еще одного члена нашей партии Уоррена Уэлса, обвиненного в нанесении огнестрельных ранений полицейскому. Высший суд штата Калифорнии решил, что это просто надругательство над человеком — подвергать его такому чудовищному испытанию. Разумеется, в тюремной системе по-прежнему действуют свои законы, и, может быть, прямо сейчас в какой-нибудь тюрьме заключенные, у которых нет адвоката, лежат в грязи на полу в «душегубке».

Я пробыл в карцере целый месяц. Когда пришел срок, меня, согласно приговору, отправили на полгода на окружную ферму в Санта-Риту, что примерно в пятидесяти милях к югу от Окленда. Это лагерь для «почетных заключенных». Здесь нет крепких стен, а заключенных не запирают под замок. Лагерь обнесен колючей проволокой, но днем можно запросто через нее перемахнуть и пойти погулять. Отбывающие наказание ухаживают за скотом, собирают урожай и выполняют другую сельскохозяйственную работу.