Революционные народники. Книга для учащихся старших классов

«Ни я, ни Галина Федоровна (Чернявская. – Л.Л.) не задумывались над фактом побега Дегаева и не анализировали всех обстоятельств, при которых он был совершен: ведь доверие друг к другу всегда было основой отношения между революционерами, связанными в одну организацию, а Дегаев не был человеком новым, за ним было несколько лет деятельности, которая не раз ставила его в рискованное положение, из которого он выходил с честью».

История революционного движения 1870-х гг. знала не один случай предательства и провокаций. Они были опасны, но быстро пресекались революционерами. Теперь же завязывавшийся клубок Судейкин – Дегаев распутать практически было некому. Только позже, когда в дело вмешалась революционная эмиграция, участники провокации получили по заслугам[58].

Однако к тому времени с «Народной волей» было фактически покончено. Таким образом, «дегаевщина» – это свидетельство истощения сил организации. Деятельность «великого» Исполнительного Комитета в немалой степени объяснялась счастливым подбором выдающихся личностей. Но ведь Желябовы, Перовские, Михайловы, Фроленко не каждый день приходят в революционное движение.

Помимо этого, «дегаевщина» продемонстрировала уязвимость организационной структуры «Народной воли». Чрезмерная централизация партии, бывшая сильной стороной «Народной воли» в 1879 – 1881 гг., стала ее слабостью в последующие годы. При отсутствии признанных лидеров централизация сковывала самостоятельность местных организаций и давала возможность человеку недостойному, а то и врагу пробраться к руководству партией.

Главной же причиной успеха Дегаева и Судейкина было, несомненно, то, что к 1883 г. народовольчество начинало изживать себя.

В этом году, в Харькове, Фигнер считала себя в безопасности. Из агентов-профессионалов и предателей в лицо ее знал только некий В. Меркулов, который был в это время в Петербурге. Это учел и Дегаев. Организация «случайной» встречи Меркулова с Фигнер была делом полицейской техники.

10 февраля 1883 г. Фигнер вышла из дому в 8 часов утра. Надо было зайти к знакомым по двум адресам. Пройдя несколько шагов, она увидела выходящего из-за угла дома человека. Вот они поравнялись, и Меркулов – это был он – улыбнувшись, произнес: «Здравствуйте, Вера Николаевна!» Она так растерялась, что механически ответила: «Здравствуйте!» – и пошла дальше. Только теперь начали метаться мысли: «Резко броситься во двор…» Однако перед ней и сзади нее уже выросли жандармы.

Арест Фигнер произвел в Петербурге сенсацию. Император Александр III воскликнул: «Слава богу! Эта ужасная женщина арестована!» Едва Веру Николаевну доставили в столицу, высшие сановники пожелали ее увидеть. Однако свидание с ней доставило им мало удовольствия. Директор департамента полиции В.К. Плеве, пытавшийся повысить на арестованную голос, получил презрительное: «Я думала, что директор департамента по уровню своего развития стоит выше городового». Министр внутренних дел Д.А. Толстой, который разговаривал приветливее и даже сожалел, что «нет времени, а то я бы убедил вас», услышал в ответ: «Я тоже жалею, надеюсь, я обратила бы вас в народовольца».

На следствии ее поведение было столь не по-женски твердым, убежденным, что восхищенный им жандармский генерал Середа пришел в тюремную камеру, чтобы поцеловать Вере Николаевне руку. Приговор же суда был палачески-типовым: подвергнуть смертной казни через повешение. На восьмой день после окончания суда Фигнер было объявлено: государь император всемилостивейше повелел смертную казнь заменить каторгой без срока.

Она вошла в Шлиссельбургскую крепость в 1884 г. 32-летней, вышла из нее в 1904 г. 52 лет от роду. Вера Николаевна озаглавила свои воспоминания о тюремных годах так: «Когда часы жизни остановились».

Однако борьба «Народной воли» с самодержавием продолжалась и в тюрьмах. Были в этой борьбе новые жертвы. Баранников, Богданович, Исаев, Колодкевич, Ланганс, Тетерка сгорели кто от цинги, кто от чахотки в Алексеевском равелине Петропавловской крепости. Клеточников уморил себя голодовкой. Арончик сошел с ума в Шлиссельбурге. Грачевский сжег себя, облившись керосином из настольной лампы. Ширяев и Терентьева умерли, по слухам, от ядов, которые им давали тюремщики. Александр Михайлов умер в Алексеевском равелине в полном одиночестве, лишенный возможности даже перестукиваться с товарищами. Были расстреляны за протесты против условий заключения Минаков и Мышкин.

Товарищ министра внутренних дел Оржевский в ответ на вопрос матери Фигнер о здоровье дочери сказал: «Вы узнаете о своей дочери, когда она будет в гробу».