Революционный террор в России, 1894—1917

Немало несовершеннолетних использовали оружие как против своих товарищей, поддерживавших российские патриотические группы, сотрудничавших со школьной администрацией или просто придерживавшихся консервативных взглядов, так и против тех, кто не участвовал в студенческих акциях протеста[162]. В городе Беле гимназист Ригель, покинувший школу после участия в студенческой забастовке в 1904 году, решил продолжить образование и был вновь принят в гимназию. Он начал получать письменные угрозы с требованием бросить учебу. Он отказывался, даже после того, как в его окна неоднократно бросали камни, и 9 сентября 1905 года два юных члена местной революционной организации плеснули ему в лицо серной кислотой[163].

Как и многие занимавшиеся боевой деятельностью взрослые, некоторые несовершеннолетние террористы в той или иной мере были психологически нестабильны, истеричны и неспособны соотносить свои желания и проблемы с реальностью. Значительное число их серьезно думали о самоубийстве до того, как они встали на путь революционного насилия. Шестнадцатилетний Венедикт Чайковский, ученик реального училища, которого собирались исключать за неуспеваемость, в отчаянии украл у своего отца револьвер, намереваясь застрелиться. В тот же день, однако, он встретил на улице учителя математики, поставившего ему плохую оценку, и «мысль о самоубийстве мгновенно уступила место мстительному порыву». Но если Чайковский, по счастливой случайности только ранивший учителя, был просто «истеричной личностью… подверженной нервным припадкам» [164], другие юноши страдали более серьезной патологией, и некоторые даже проходили лечение в связи с психическими заболеваниями. Упомянутый уже семинарист Князев, например, был простоватым молодым человеком, обладавшим бешеной энергией и неспособностью контролировать свои действия. Он оставил письменное описание своих нервных приступов и срывов, которое не оставляет сомнений в его психической неуравновешенности, вследствие которой он был помещен под психиатрическое наблюдение[165]. Либеральный психолог того времени заметил, что среди таких юношей было много «сумасшедших, выбравших политические убийства как способ самоубийства» [166].

Взрослые террористы охотно вовлекали несовершеннолетних в боевую деятельность. Они понимали, насколько легко можно использовать в своих целях их желание стать героями и их бесстрашие перед лицом смерти, свойственное многим молодым людям, которые говорили «с увлечением о смерти во время «дела», даже не для революционного «дела»[167]. Психическая неуравновешенность в несовершеннолетнем потенциальном активисте делала его еще более подходящим кандидатом. Взрослые также учитывали и то, что во многих боевых действиях несовершеннолетние могли добиться большего успеха, чем старшие, даже более опытные боевики, хотя бы потому, что они не вызывали у полиции подозрений в участии в подпольной деятельности и не привлекали к себе внимания. Возможно, что некоторые революционеры, пользовавшиеся помощью детей, считали, что при аресте к ним будут относиться более снисходительно, чем к взрослым.

Радикалы использовали детей для выполнения самых разных боевых задач. Подростки следили за передвижениями намеченных жертв из числа офицеров полиции или наблюдали за зданиями Охранного отделения, которые предполагалось взрывать. Когда боевики, направлявшиеся к местам намеченных терактов или экспроприации, не хотели рисковать и везти на себе оружие и взрывчатку, они поручали это детям. Дети же помогали изготовлять и прятать взрывные устройства, а также участвовали и в самих терактах[168]. Некоторые боевые дружины, особенно у ПСР и у большевиков, вербовали и обучали будущих террористов, объединяя несовершеннолетних в специальные молодежные ячейки. Террористы, сами часто не достигшие совершеннолетия, передавали опыт своим четырнадцатилетним братьям и другим детям, особенно из среды рабочих в первом поколении, и давали им различные подпольные и опасные задания[169]. Иногда им даже поручали выполнение терактов, несмотря на тот факт, что, как писал один боевик-эсер, это были юнцы интеллектуально «не развитые и без всякого революционного воспитания, только что введенные учениками в партийный кружок»[170]. Небезынтересно, что взрослые боевики поощряли детские акты вандализма — к примеру, засорение печных труб перед масленицей, чтобы вызвать панику и помешать традиционному приготовлению блинов. С одной стороны, такое «озорство было… формой протеста против мещанства», с другой — использовалось «для воспитательных целей»[171], подготовляя учеников к более серьезным действиям[172].