Революционный террор в России, 1894—1917

По некоторым подсчетам, с начала революции 1905 года большевистские боевики на Урале осуществили более сотни экспроприаций[223]. Лидером боевых групп, ответственных за большую часть этих актов, был Иван Кадомцев, ему помогали его братья Эразм и Михаил[224]. Под их руководством уральские большевики не только конфисковывали оружие и взрывчатку на государственных и частных складах, но также нападали на солдат и жандармов и разоружали их[225]. В нарушение резолюции стокгольмского партийного съезда, запрещающей нападения на частную собственность, Уфимский большевистский комитет, испытывая затруднения в печатании листовок и прокламаций, конфисковывал материалы и оборудование у частных типографий, забирая иногда даже печатные станки[226].

Уральские боевики также экспроприировали общественные и частные фонды, нападая на почтовые и заводские конторы, винные лавки и артели[227]. Одна из их наиболее крупных акций была проведена 26 августа 1909 года. Это был налет на почтовый поезд на станции Миасс. Большевики убили семь охранников и полицейских и украли мешки, в которых находилось около шестидесяти тысяч рублей в банкнотах и двадцать четыре килограмма золота; большую часть добычи они переправили за границу[228]. Полиции удалось арестовать нескольких участников налета, и они предстали перед судом. Интересно, что защищал их в суде Александр Керенский, будущий премьер-министр Временного правительства, за что получил огромный гонорар в десять тысяч рублей — из тех самых экспроприированных денег, как ему, несомненно, было известно[229]. Когда один из боевиков, переодетый в зажиточного торговца, пришел к Керенскому и предложил деньги за юридические услуги, он отозвался о своих уральских товарищах как о бандитах и говорил на отъявленном уличном жаргоне, выдавая тем самым свое уголовное прошлое[230].

Нападения большевиков на государственную, общественную и частную собственность происходили и в других областях страны[231], но на Кавказе и на Урале их деятельность выродилась в темные делишки наихудшего образа[232]. Многие боевики занимались грабежами, просто чтобы «быть в форме», иногда даже не сообщая о них своим партийным организациям, и их действия стали напоминать обычные уголовные преступления[233]. В одном таком случае боевой отряд, в начале действовавший под управлением «Большевистского центра», стал во второй половине 1906 года стремиться к независимости, и когда экспроприаторы предложили отдать партии только небольшую часть денег, вырученных при нападении на фабрику, во время которого они убили кассира, руководство социал-демократов отказалось от этих денег и сделало им выговор. Но «было уже поздно; они разлагались на глазах и скоро стали ограничиваться бандитскими налетами обычного уголовного характера. Всегда имея в своем распоряжении большие суммы денег, бойцы предавались загулам и часто попадали в руки полиции»[234].

Таким образом резолюция Первой конференции военной и боевой организации РСДРП, созванной большевиками в ноябре 1906 года в Таммерфорсе, которая объявляла экспроприации «лишь конфискацией средств… у правительства и их передачу в руки народа», предпочтительно без кровопролития, оказалась бесполезной[235]. И жестокая реальность не ускользнула от взгляда некоторых лидеров РСДРП. Мартов открыто предлагал исключить большевиков из партии за то, что он называл незаконными экспроприациями; Плеханов подчеркивал необходимость бороться с «большевистским бакунинизмом»; Федор Дан назвал большевистских членов Центрального комитета компанией уголовников, а другие меньшевики считали «Ленина и К°» обыкновенными жуликами[236]. «Большевистский центр» (БЦ) стал объектом эпиграммы, сочиненной меньшевистскими остряками:

«Вы любите ли экс?» — БЦ спросили раз.
«Люблю, – ответил он. – В них прибыль есть для нас»[237]

Таким образом, даже до главного скандала, разразившегося, когда большевики попытались поменять за границей деньги, экспроприированные в Тифлисе, – чрезвычайно неприятный эпизод для всей РСДРП, который в глазах многих европейцев превратил ее в уголовную организацию[238], – меньшевистские лидеры были готовы нанести удар по «Большевистскому центру».

Большей частью нескончаемые разногласия между большевиками и меньшевиками в эмиграции не затрагивали теоретических вопросов; по словам Бориса Николаевского, историка и участника революционных событий, «за бушующими спорами о философии марксистского материализма и эмпирической критики стоял материализм другого свойства: деньги»[239]. Меньшевиков особенно раздражал тот факт, что Ленин и другие большевистские лидеры использовали экспроприированные фонды в первую очередь для поражения своих внутрипартийных противников в эмигрантских склоках или, по словам Николаевского, «для приобретения власти над партией»[240].