Революционный террор в России, 1894—1917

Эти попытки часто оказывались успешными. Согласно источникам, многие революционеры, присваивавшие партийные средства, получали деньги от полиции в качестве секретных агентов. Особенно часто такие люди встречались среди максималистов и анархистов. И если даже во многих случаях трудно точно сказать, был ли конкретный растратчик также и полицейским осведомителем, основания для подозрений в этом всегда есть[47]. Например, после того как Фетисов (Павлов), один из эсеров-экспроприаторов, узнал, что его товарищи готовят физическую расправу с ним за присвоение денег после грабежа, то все эти товарищи были арестованы, и только Фетисову удалось бежать. Когда он и еще несколько человек попытались перейти российскую границу, ему опять «повезло» — он перешел границу, а все остальные были задержаны[48].

Власти понимали, что в лице осведомителей из радикальных кругов они имеют дело с ненадежными людьми, требующими постоянного контроля. Полиция не без основания подозревала, что из-за своего презрения ко всем этическим нормам, особенно когда предоставлялась возможность личного обогащения, ее агенты при определенных обстоятельствах могли предать власть так же легко, как раньше они предали дело революции[49]. И действительно, не раз власти получали сведения о связях радикалов с представителями враждебных иностранных государств, включая Турцию и Японию. Поступали сообщения и о том, что революционеры принимали деньги от врагов России, готовых поддерживать любые подрывные радикальные действия, особенно терроризм, способный дестабилизировать существующий государственный порядок[50].

Есть свидетельства, что подобная практика существовала уже во время русско-японской войны 1904—1905 годов и особенно оживилась накануне Первой мировой, когда ПСР, ППС и другие радикальные организации получали крупные суммы денег и оружие из Японии и Австрии[51]. После начала войны в Европе в 1914 году иностранные враги России стали рассматриваться революционерами как временные союзники. В это время, например, военные власти Турции наняли двух кавказских экспроприаторов в качестве проводников по Грузии; им также платили за то, чтобы они подстрекали население к выступлениям против местных органов российского правительства[52]. Два других радикала, эсдек Иван Клочко (Жук) и дашнак Марко Тарасов, бежавшие с Кавказа в Турцию в «эпоху реакции» после 1907 года, в 1914–1915 годах организовывали контрабандную переправку динамита в Россию. Они получали деньги и взрывчатку от властей в Константинополе и, согласно полицейской информации, «не пытались скрыть тот факт, что они действовали в качестве агентов турецкого правительства»[53].

Царское правительство прекрасно видело, что после того, как революционный накал стал слабеть к концу 1906 года, все еще многочисленные боевые организации набирали новых членов преимущественно из низших слоев населения[54]; сами революционеры не могли временами скрыть свое презрение к новым террористам, называя их «обыкновенными бандитами»[55]. Но вместо того чтобы пытаться просвещать кандидатов в свои ряды в духе истинной революционной борьбы, вдохновляя их обещаниями вечной славы революционных героев, партии просто принимали всех желающих.

Будущий террорист часто даже не знал, представляет ли лицо, предлагающее ему принять участие в покушении, какую-либо определенную антиправительственную организацию или просто использует его в качестве инструмента личной мести. Некоторые новички соглашались стать террористами после получения даже таких незначительных сумм, как пятнадцать рублей, да горстки патронов в придачу и обещаний крупных выплат в случае успешного выполнения задания. В других случаях и такие мелкие авансы были не нужны, хватало нескольких стаканов водки[56]. Хотя и в конце XIX века бывали случаи, когда экстремисты соглашались на участие в терактах только после выплаты авансов (иногда не больше восьми рублей) в счет будущих платежей[57], феномен террористов-наемников стал распространенным явлением только в начале XX века.