Резьба по живому

– Угу, она была арт-терапевтом. – («Она ждет, что я скажу: я в курсах, как это выглядит. Нахуй».) – Молодая, красивая, умная, из богатой семьи. У нас две прекрасные дочери. А ты как? Крутишь с кем-то шуры-муры?

Джун поднимает на него глаза и, успев покачать головой, закашливается до слез.

– Это курево сведет тебя в гроб, – замечает он.

Она втягивает немного воздуха и пыхтит:

– А ты типа как завязал?

– Угу. И с бухлом то же самое. Обрыдло все это.

– А как остальное? Мордобой там?

– Угу, в печенках уже эта тюряга. Художеством нехило можно заработать, и мне это по приколу.

Джун немного наклоняет голову набок, и та словно утопает в туловище, потому что шею не разглядеть.

– Ты всегда классно рисовал. Еще в школе.

– Точно, – смеется Франко.

– Энджи Найт, как услышала, что ты приехал, приходит ко мне и такая… – Джун кокетливо гримасничает, и это выглядит несуразно. – «Вот что я тебе скажу, Джун, не удивлюсь, если вы с Франко снова вместе сойдетесь».

– А я удивлюсь, – безжалостно говорит Франко и думает: «Какая же, блядь, дурища! И почему я раньше не замечал? Наверно, и сам был не лучше».

Лицо Джун резко багровеет. Преображение настолько внезапное, что на секунду Франко чудится, что у нее припадок. Потом она начинает причитать:

– Наш сыночек, Фрэнк, Шончик, что ты собираешься делать? Кто-то убил нашего мальчика, а ты ничего не делаешь!

– Ну ладно, пока, – говорит он, вставая.

До боли знакомый расклад. Они шепотом, со злобой и неприязнью осуждали его за рукоприкладство, пока им не надо было разобраться с каким-нибудь говнюком, и тогда Франко вдруг становился супергероем. Манипуляторы. Он обсуждал все это с Мелани и своим наставником – Джоном Диком, тюремным надзирателем. Он устраивал их всех таким, каким был. И до сих пор устраивает. Он оставит их здесь, в Эдинбурге. Пусть захлопывают перед ним дверь, пусть заключают его в лицемерные объятья – это не играет никакой роли: он свалит от них всех подальше.

– Найди тех, кто это сделал, и накажи их, Фрэнк, у тебя классно выходит! – кричит она ему вдогонку.

Тут он уже останавливается. Поворачивается, чтобы посмотреть на нее.

– Я жалею, что отмудохал тебя пару раз. Один раз, когда ты еще носила его, – говорит Фрэнк. – Это было херово.

– Боже, поздновато как-то извиняться!

– А кто извиняется? Это было херово, – признает он, – но я не жалею, что ударил тебя. Мне просто пофиг. И всегда так было. У меня с тобой никакой эмоциональной связи. Так с какого мне жалеть?

– Я – мать нашего… ты… – Джун захлебывается, а потом вдруг взрывается: – Ни с кем у тебя нету эмоциональной связи!

– Гнев – это эмоция, – говорит Франко, открывает дверь и уходит.

Он спускается на первый этаж, выходит на улицу и направляется к автобусной остановке. Вспоминает ночи с Джун. По молодости она была аппетитная, с упругим и крепким телом, таким же возбуждающим, как и дерзкая взбитая челка, и еще она так блядовито жевала жвачку, заводя его и раздражая в одинаковой степени. Но он не помнит, чтобы когда-нибудь ласкал ее. Только жестко трахал.

У него в кармане два телефона: труба из «Теско» такая холодная, грубая и мертвая; ее он отодвигает и ласково сжимает стильный американский айфон. Вспоминает Мелани: как они лежали ночью в обнимку, ее запах, когда ее светлые волосы щекотали ему ноздри. Серповидное родимое пятнышко у нее на запястье. Любовь проступала сквозь их кожу, точно кровь. Мелани становилась его самым нежным и уязвимым местом. Так что, если бы кто-то захотел пырнуть его ножом, лезвие прошло бы вначале сквозь нее. И вонзилось бы в ту часть его тела, что размякла от любви.

13 Партнер по танцу 2

Наконец-то я увидел эту американскую блондиночку, за которую все кругом трындели. Новость разлетелась по тюряге, как вирус. Народ валом валил на ее уроки рисования: все ловили улыбку, вдыхали запах духов. В общем, накапливали дрочильный материал. Когда тебя закрывают на киче, открывается творческий простор для буйной сексуальности. Последний глоток свободы.

А я просто подумал: зачем? Вот зачем она этим занимается? Она же обеспеченная. Какого вообще работать с отбросами общества? Но она меня удивила. Мало того что человек хороший, так еще сильная и справедливая, а не рохля какая ни то. Да, у нее были все козыри на руках, но она решила изменить жизнь самых подорванных и конченых.