Резьба по живому

На улице Франко, ровно дыша, спокойно наблюдает сквозь эркерное окно, как огонь лижет картины Тайрона, а пожар набирает силу и распространяется по всей гостиной. Бегби видит бывшего босса и вспоминает старую контору на Джордж-стрит и сейф, который Пауэр заполнял мелочью, выигранной на слот-машинах. Пряча туда накопления, он вращал глазами, как жирная белка, тайком складывающая орешки на зиму. Теперь Франко видит, как потный, скорченный жиробас надрывается в путах, пока пламя подбирается к нему на погребальном костре из красного дерева, под которым сложены снятые со стен картины. Затем глаза Пауэра начинают бешено вращаться и лезут из орбит. Язык вываливается изо рта, словно измученный слизень, выползший сквозь щель в стене. Когда огонь наконец заслоняет останки Пауэра, Фрэнк Бегби бодро удаляется по подъездной дорожке и выходит на тихую, темную, усаженную деревьями улицу.

Уверенно шагая в темноте, Бегби с наслаждением вдыхает запах цветущих яблонь, странно примешивающийся к синтетическому аромату лайма от Тайронова порошка, которым все еще благоухает одежда.

Лишь выйдя на главную Дэлкит-роуд минут десять спустя, Франко слышит сирены пожарных машин, спешащих, по всей вероятности, к особняку из красного песчаника, принадлежащему Дэвиду «Тайрону» Пауэру.

Франко решает дойти до гостиницы пешком, а там на ресепшене его ждет Мелани. Внутри темно, если не считать тусклого пастельно-зеленого света лампы на конторке. Из полумрака выплывает пухлый ночной портье и задерживает на Франко осуждающий взгляд.

Терри, дожидавшийся их в такси, отвозит обоих в аэропорт. Франко просит прокатиться по городу, а не объезжать кругом. Не обращая внимания на безостановочный треп водилы, но понимая, что тот адресован в первую очередь Мелани, Франко смотрит на Эдинбург, погруженный в темноту, и на освещенный замок, без всяких сантиментов осознавая, что, возможно, видит его в последний раз. Есть, конечно, вероятность, что здесь устроят его выставку, но, несмотря на то что он пообещал Джону Дику, возможно, он все-таки откосит.

Оба устали после бессонной ночи, но рады, что не попали в утреннюю пробку.

– Может, скоро загляну до вас в гости, – игриво сообщает Терри, высаживая их. – Предлагают работку в долине Сан-Фернандо, – фыркает он, пожимая руку Франко и подмигивая Мелани.

В аэропорту безлюдно в такую рань, помимо нескольких чартерных рейсов, и все закрыто, кроме сетевой кофейни «Коста Кофе». Франко читал, что это одна из компаний, которые предсказывали неминуемую катастрофу, если непримиримым сторонникам жесткой экономии не удастся победить на выборах. Он слушает глухой стук чашек и блюдец, скользящих по фанерованным столикам, а голова пульсирует от возбуждения и усталости, как с бодуна. Они вылетают в Лондон ночным рейсом, самолет забит измотанными командировочными отчаявшегося вида. Подождав всего-навсего час с небольшим, они пересаживаются на рейс до Лос-Анджелеса.

37 Полет

Резкий контраст между элегантной одеждой и румяной расхристанностью, спотыкающейся походкой характеризует классического аэропортовского ханыгу-любителя: нервный летун попросту не в состоянии сесть на рейс, пока не нарежется вдрабадан. Выписывая вензеля, он возвращается на место из хвостовой части самолета «Британских авиалиний», летящего из Лондона в Лос-Анджелес, и сжимает в руках бутылочки красного вина, добытые у сочувственной стюардессы, хорошо знакомой с таким типом. Когда он лихорадочно открывает одну по пути на свое место, крышечка выскальзывает из пальцев и падает на пол. Поскольку она закатывается под сиденье, он бросается за ней, пытаясь подавить внезапную отрыжку, и, спотыкаясь, падает прямо на пассажира, сидящего у прохода: Фрэнка Бегби. Бордо из бутылочки плещет на белую футболку Бегби, словно кровь из раны.

– О господи, простите…

Франко смотрит на пятно, а затем на пьяного:

– «Простите» в карман не покладешь…

Он чувствует, как Мелани сжимает его запястье, и, сделав вдох, улыбается сначала ей, а потом перепуганному ханурику:

– Ничего страшного. Никто не застрахован.

– Мне очень жаль, – повторяет алкаш.

– Ничего страшного, приятель, – снова говорит Франко, и тут появляется другая стюардесса, которая помогает мужику сесть на место.

– Я не собирался трогать чувака, – говорит Фрэнк Мелани.

Она подозрительно смотрит на него:

– То есть что, ты владел собой?

– Ну конечно, – заявляет он. Судя по ее расширенным глазам, этого ответа недостаточно. – Послушай, я же говорю, самое главное для меня – мы и дети. Я никогда не поставлю семью под угрозу.

Мелани недоверчиво понижает голос:

– Я люблю тебя, Фрэнк, очень люблю. Но ты живешь в параллельном нравственном мире. Там все, что ты совершаешь, так или иначе оправдано.

– Да, – кивает он с этой своей обезоруживающей искренностью, – и я хочу оттуда выбраться. Я над этим упорно тружусь. Каждый божий день. Ради нас. Если ты еще веришь, что мы вместе.