Резервация разума

Человек из башни растерялся. Я говорил с напором, и с жесткостью, которой он от меня не ожидал. Он только что считал себя хозяином положения, и вдруг что-то перевернулось. Я встал. Он хотел ударить меня ногой в голову, но я вовремя среагировал, и сделал только легкое движение корпусом, чтобы нога пролетела мимо. И тут же паутина упала на него, лишив возможности шевелиться. Человек из башни превратился в человека в коконе. Не теряя время, я позвал свой скутер, который тут же оказался рядом, и уже имел расположенные одно подле другого два кресла. Когда антигравитационная сила подняла человека в коконе в воздух, он пытался шевелиться, но у него получалось только дергать ступнями ног – паутина была крепкой, и держала его прочно. Когда квантовый киберкомпьютер поднимал меня, я отнесся к этому спокойно, и сел в кресло рядом с человеком в коконе, посмотрел на него с улыбкой. Он сказал что-то на незнакомом мне языке, но выматерился при этом на чистом русском. Я в ответ обругал его фразой из самого вежливого языка в мире. Языка, в котором вообще нет ни одного ругательного слова, в котором даже слово «дурак» звучит в одном из переводов, как – «человек, плохо думающий»:

– «Бумажный тигр»[26] ты, а не боевик.

Но, прежде, чем улететь, я послал свой квантовый киберкомпьютер осмотреть внутренность башни. В ответ услышал:

– А чем я занимался, пока ты ел?

– И что?

– Нашел пояс Прсжнана, сына Матомоссэ с приборами связи. Приборы разбиты, скорее всего, при падении. Но чем-то они понравились этому человеку. Он пояс забрал, но шлема я не нашел, хотя посылал сильный сигнал.

Широкий пояс, который мог бы опоясать, наверное десяток «бумажных тигров», оказался у меня на коленях. Сделан он был из такого же, кажется, материала, что и шлем. Я уже видел такой, но не на ктархах, которые пояс носить, похоже, не любят, а рядом с камнем, не котором возлегал адмирал.

– Где ктарх, с которого ты снял пояс? – спросил я «бумажного тигра».

Он промолчал.

– Неужели ты думаешь, что мы не сумеем заставить тебя говорить? Один укол в вену, и все в подробностях расскажешь.

«Бумажный тигр» в ответ только зубами заскрипел. И даже не выматерился.

Скрипи. Скрипи. Хоть совсем зубы свои разжуй. Но этим меня не возьмешь. Я давно понял простую истину: с волками жить, не вздумай блеять. И на скрип зубов обычно зубы выбиваю. Хотя не бью связанного паутиной человека, как не бью и связанных веревками. Но предупредил я его без церемоний:

– Будешь зубами скрипеть, я тебе их выбью. Мне звук не нравится. Не мелодичный.

* * *

Я еще в полете, который длился всего-то несколько минут, доложил майору Медведю ситуацию, и переслал ему карту своей съемки местности вокруг башен. Медведь обрадовался. Естественно, не карте, а сообщению о пленнике. Он был рядом с полковником Сорабакиным, и рассказал ему, как я понял, о захвате боевика, который направлялся к эмиру Арсамакову. Полковник, надо полагать, обрадовался еще больше.

Прилетели мы вскоре, Я сразу переслал, как почтового голубя, по воздуху, пленника майору Медведю, и только после этого почувствовал большую усталость. Вообще-то я человек выносливый. И этой усталости удивился. Подсказал шлем, в очередной раз прочитав мои мысли:

– Ты спокойно переносил семикратную нагрузку от полета на скорости. Вообще-то, насколько я изучал человеческое тело, вы безопасно переносите только четырехкратную нагрузку. Но ты сам задавал скорость скутеру. Значит, переносил легко. Только устал от этого. В обычной обстановке ты весишь семьдесят шесть килограммов, а при нагрузке весил пятьсот тридцать два. Твоему организму это тяжело. Отдохни, отоспись.

К такому мудрому совету я отнесся с пониманием. Предупредил майора Медведя, и капитан Светлаков тут же выделил мне очередного сержанта, чтобы тот проводил меня в канцелярию, расположенную в казарме, где есть кровать самого начальника заставы. Уснул я сразу. Но обычные свои четыре часа поспать не сумел. Проснулся от скрипа двери, а потом и от вздоха.

– Жалко будить человека, но придется.

– Будите, командир, не жалейте. – самопожертвенно разрешил я, и сел на кровати.

Майор Медведь стоял перед кроватью с пустым стаканом в одной руке, и с распечатанной бутылкой водки в другой. Что он хотел, я не понял сразу.