Резервисты

Бойцы, не сговариваясь, подтянулись, пробежав пальцами по берету под левым погоном, «собачьему жетону» на шее, нащупали обязательный пакет первой помощи в левом нагрудном кармане. КПП оставался последним островком спокойствия, за которым бушевал шторм кипучей и бестолковой суеты, в которой круглое обычно тащили, а квадратное катали.

У самых ворот каждый изобразил привычный ритуал проверки оружия: разворот на 180 градусов, ствол вверх, пальцы оттягивают затвор «М-16», взгляд в патронник — пусто, освобожденный затвор с лязгом встает на место, большой палец сдвигает предохранитель, указательный жмет на спусковой крючок. Щелчок бойка, теперь снова передернуть затвор, вернуть предохранитель в исходное положение. Пока они щелкали затворами, у КПП притормозил белый микроавтобус со шторками на окнах. Дежурный ефрейтор, не торопясь, подошел. Водитель, крепкий дядька лет сорока, в форме без знаков различия протянул документы. На мускулистом предплечье выделялась татуировка: парашют и какие-то три буквы. Что за буквы, ефрейтор не разобрал, но точно не иврит и не английский. Документы оказались в порядке, однако в салоне сидели еще люди. Дежурный обошел машину и сдвинул в сторону боковую дверь. Внутри развалились на сиденьях пятеро таких же здоровых, коротко стриженных мужиков, в рабочей форме, без знаков различия. Все документы оказались в порядке, однако что-то было не так. Обычные среднестатистические резервисты всегда заросшие, бородатые, с переваливающимся через ремень животом, а эти как на подбор — Терминаторы какие-то. Водитель вообще в комбезе камуфляжном, явно не цахалевском.

— Рак рега (одну секунду — ивр.) — пробормотал ефрейтор и ушел в будку вместе с документами.

— Начинается… — тоскливо протянул сидевший за рулем.

— Как обычно, — бросил один из пассажиров. — Не привык еще, Комбат?

Дежурный позвонил в штаб, где ему на удивление быстро приказали пропустить всю компанию.

— Проезжайте, — буркнул дежурный, возвращая бумаги водителю.

«Странные милуимники (резервисты — сленг, ивр.), — думал он, нажимая на кнопку, открывающую ворота. — Уж больно здоровые».

Микроавтобус прокатил мимо КПП в глубь базы, свернул у столовой, обогнул автопарк и затормозил у сборного домика. Рядом стоял большой морской контейнер, выкрашенный в защитный зеленый цвет. На рифленом боку белела эмблема: оскаленная медвежья морда. Надпись под медведем гласила: «Гдуд — Алия» (батальон «Алия» — ивр.). Пассажиры выгрузились из машины, потянулись, разминаясь, и направились к контейнеру.

Помощник прапорщика друз Хусам, по кличке Бомба, натирал газетой зеркало, прибитое на стене будки КПП под грозной надписью: «Солдат! Приведи себя в порядок!»

— Доброе утро! — прогнусавил Хусам. — До построения не высовывайтесь из палаток, начальство рвет и мечет!

— Спасибо, Бомба! — за всех ответил Генка, протягивая наушники. — Хочешь послушать настоящую музыку, не ту дрянь, под которую нас гоняет твой командир?

Хусам хотел, он вставил в уши наушники и застыл. Извечная его улыбка расползлась еще шире. Минут пять Бомба проникался маршами Красной армии, а потом конфисковал дискмен, пообещав вернуть перед построением.

Хусам представлял собой яркую личность, эдакую смесь бравого солдата Швейка с Терминатором. Всего год назад он был таким же пехотинцем, как остальные ребята, но террористы, прорывшие тоннель под опорным пунктом «Термит» и рванувшие там тонну взрывчатки, изменили всю его жизнь. Сильная контузия и обрушившаяся на голову балка привели к болезни, называемой на иврите «птиль кацар», что в переводе означает: короткий фитиль. А поскольку Хусам был крепким парнем, когда фитиль догорал, бабахало довольно мощно.