Но скоро пчёлы пропали. Потом загорелись наши мирошевские торфяники. Конечно это не Шатура29, шатурские горели и в 2002, но тогда не было такой жары… Дальше во Владимире стали взрываться автозаправки, расположенные на шоссе рядом со вспыхивающими как спичка сосновыми лесами. На центральный регион спустилась гарь. Смог мы застали в самом начале. Мы не стали ждать числа, на которое у нас были билеты в Казань. Мы сбежали из Мирошева на две недели раньше, купив СВ. И я в сотый раз убедилась: травы – мамино призвание и смысл жизни. Она чувствует их, живёт вместе с ними. Она не следует правилам сбора формально, как другие сборщики. Каждое лето вносит свои коррективы, как сказал бы папа. Полынь! В тот год мы остались без обыкновенной полыни. Она лишилась своего запаха. Она воняла чем-то чёрным, горелым. Мама и это предвидела. Мы привезли из Казани горькую полынь. Сколько смогли, столько и притащили. В тот год мы впервые до начала весны продали все травяные чаИ. Потому что люди просто не успели сделать свои собственные заготовки. К нам потянулись покупатели, которым раньше мы не были нужны. Распробовав, насколько наши чаИ отличаются от их домашних дилетанских заготовок, наши не конкуренты конечно, но и злостные не покупатели, превратились в наших постоянных покупателей и главных маминых почитателей. Они заходили к маме в аптеку «поспрашать», проконсультироваться о сборе и заготовке. Они выспрашивали рецептуру смесей. Мама конечно же не говорила: «не скажу», она даже говорила точные пропорции, но она никогда не перечисляла весь список растений в рецепте. Это секрет. Распознать все растения в наших чаЯх практически нереально. В таких случая требуется лаборатория. Кое-что из трав мы перемалывали миксером, насадкой «нож большой». Но даже Пропана Ивановна открыла не все наши рецепты. Она не смогла определить пырей ползучий в смеси чая для кормящих матерей. Пырей – агрессивный сорняк. Он растёт везде. Все проходят мимо него, считая бесполезным. А между тем потребление пырея увеличивает надои, что известно всем ветеринарам.
У папы в Дубках самый большой участок: маленький стадион, дорожка гравиевая по кругу. Можно бегать. У забора, вдоль канавки, растут простонародные «мужички»: ревень и хрен. Разрослись от того, что землю на строительстве ворочали – эти «ребята» любят окультуривание. Да им по-моему, что окультуривание, что одичание – всё едино: тронут – они и разрастаются.
С конца мая ревень можно сырым есть, в июне хорошо его в свёклу класть за пять минут до конца тушения. Это полезно. Ревень – кислота, если ещё и свёкла – полусырая, то это сильное защелачивание организма. Ещё хорошо свёклу с молодой крапивой тушить и с одуванчиками. Одуванчики горькие, противные, но я ем: они от рака и других опухолей. Мы и сырые одуванчики в салат кладём. Сурепка, конский щавель и одуваны – уксуса каплю и оливкового масла. Есть противно, но с голодухи вполне возможно.
Когда я увидела девушку-самбистку30, мне захотелось с ней поговорить, я так ей обрадовалась. Я побежала по лестнице, схватила со стола ключ, выбежала за ворота и как раз с ней столкнулась. А она идёт, нагруженная сумками и рюкзаком, и не смотрит на меня. Я ей кивнула. Но она –мимо прошла.
Я ей тогда уже в спину крикнула:
– Здравствуйте!
Она резко обернулась, внимательно посмотрела, и говорит:
– Здравствуйте.
Я говорю:
– А вы куда?
А она:
– По делам, – и так серьёзно и внимательно на меня смотрит.
А я:
– Вы меня не узнаёте?
– Узнаю конечно.
– Вы наверное знаете, что меня на пруду спасатель нашёл?
– Нет, – говорит. – Я знаю только, что вы с вашей мамой к нам в этом мае не пришли за зеленью. Мы с бабушкой волновались. У вас что-то случилось?
– Случилось.
– Я так и поняла, что случилось. Вы к прокурору Ривцову приехали? У вас дело? А его по будням здесь раньше девяти вечера не бывает.
– Да нет, – улыбнулась я. – Я тут живу. Временно. Ривцов– мой папа.
Девушка пакеты на землю в грязь поставила и говорит:
– Хороший у вас папа, честный… – она замялась: – насколько вообще можно быть честным в его ситуации. Когда он был участковым, то единственный сочувствие к нам проявил. У нас лет … давно когда-то из «Волги» магнитолу стащили.
– Странно… – сказала я. – Вообще он опер… Оперуполномоченным был. Он – следователь! А участковые – это дежурная часть, это вообще другой отряд.
– Я знаю, – кивнула самбистка. – Он в отделе каких-то тяжких преступлений работал.
– По борьбе с наркоманией.– И тут до меня дошло: – А! Так это вы в центре у горсовета (так у нас называют здание администрации) припарковались?
– Мы.
– Так это ноль-второй год. Папа тогда участкового заменял, ему приказали разобраться. Папа это дело часто вспоминает. После вашего заявления начальника отделения сняли, а папу повысили. И его карьера началась. У вас же наркоманы магнитолу спёрли, то есть украли. Вы в заяве, то есть в жалобе, указали сладковатый запах.
– Надо же! – удивилась самбистка. – Я никогда не знала, что вы и он – семья. Я бабушке расскажу. Она обрадуется, что наше заявление Ривцову помогло, –и самбистка засмеялась.