Резервный космодром

Электричества Илья Степанович не включал, наверное, нарочно, Иван, опять неслышно появившись из темноты, подбросил в мангал смолянистых сучьев, и мятущиеся отсветы пламени озарили двор, заиграли тенями, заставили попятиться тьму…

Инга украдкой смотрела на Вадима, на его бронзовое от космического загара лицо, и чувствовала, что все они, может за исключением дедушки, который привык к подобному образу жизни, вдруг попали в прошлое, как будто провалились на полтора тысячелетия назад, когда их далекие предки осваивали первые колонии.

А может быть она, на подсознательном уровне воспринимала Алексию, как Землю.

— Не обращай внимания, дед у меня ворчун и консерватор. — Негромко произнесла Инга, пододвинув ближе к Вадиму чашу с незнакомыми, диковинными для него фруктами. — А вообще-то он прав.

— В чем же? — Так же негромко спросил Рощин.

— А ты бывал к примеру на Дионе?[39]

— Не довелось.

— Ну, что такое золотые пляжи Коллио надеюсь слышал?

— Конечно. Их часто показывают.

— Я отдыхала там. — Во взгляде Инги мелькнула грусть. — Днем все очень красиво: море, парки, растительность собранная с десятков различных планет, песок пляжей действительно похож на крупинки золота, но, — она машинально поправила широкий браслет на запястье правой руки, — однажды ночью мне плохо спалось и я решила выйти на берег перед рассветом.

— И что? — Вадим осторожно надкусил спиралевидный плод, оказавшийся приторно-сладким, тающим во рту.

— Мне стало жутко. — Призналась Инга. — Представляешь, песок под ногами шевелился, — это десятки тысяч, если не миллионы микроскопических механизмов собирали мусор по всему побережью. Такой ощущение, будто я стала свидетелем миграции сонмища механических насекомых, они сновали повсюду, разделяли оставленные на берегу упаковки, пластиковые бутылки, и прочий хлам на мельчайшие частицы, перерабатывали их в небольшие гранулы, которые складывали коническими горками.

Вадим лишь пожал плечами в ответ.

— Ничего странного. Обычная утилизация отходов.

— Просто ты не понимаешь… Такое неприятное чувство, когда твоих ног касаются маленькие, холодные лапки… Механизмы живут своей жизнью и им нет никакого дела до людей. А мне подумалось: что станет, если они вдруг исчезнут, не придут в предназначенный час? За несколько дней золотые пляжи тогда превратятся в свалку? Или вдруг у них дадут сбой программы, и они примут за мусор припозднившегося туриста?

— Ты впадаешь в крайности. Нет ничего страшного или необычно в окружающих нас кибернетических механизмах. И «жизнь» — слишком громко сказано. Они всего лишь выполняют свою функцию. Почему ты страшишься окружающей техносферы?

— Мне неприятно, когда ко мне прикасаются машины. И не по себе от мысли, что большинство людей находятся в полной зависимости от множества кибернетических комплексов.

— Они полезны. — Возразил Вадим. — А ты просто не прочла предупреждение о техническом часе. Вот и все.

— Может быть. Только порой мне кажется, что они все-таки живут, отдельно от нас, в своем, параллельном мире, а мы не замечаем, как усложняется, самоорганизуется техносфера. Я пересилила тогда внезапную неприязнь и задержалась на пляже. Закончив процесс утилизации, маленькие сервомеханизмы принялись изготавливать детали для подобных себе, из тех гранул, что складывали аккуратными горками. Перед самым рассветом они завершили работу и зарылись глубоко в песок.

Вадим не стал возражать, продолжая спор. У каждого свой взгляд на техносферу.

Некоторое время они молчали.

— Тебе понравиться у нас. — Нарушая тишину, произнесла Инга, подняв взгляд. — Сначала мне казалось, что без суеты мегаполиса я сойду с ума от скуки, мне так не хватало города с его пульсом жизни, а вот теперь не хочется назад…

— А что придется возвращаться?

— Пока не решила. — Пожала плечами Инга. — Я же закончила институт. Вот отработаю положенную практику, а там видно будет.

— А я тут, похоже, теперь надолго. — В тон ей ответил Рощин. Его внезапно потянуло на размышления. — Нам стало так много доступно, что мы не замечаем той малости, что многие уже потеряли навек. Темноты, тишины, пения птиц, закатов и восходов, без дымки городского смога, этого воздуха, разлившегося вокруг, не нагнетаемого в отсек корабля и не вдыхаемого через патрубок гермошлема. Я видел космос в его величии, бывал в таких уголках Галактики, где все замирает, иногда от восторга, а бывало и от страха, непостижимого величия рождения звезд, но я не Эволг[40] и даже не Энтрифаг,[41] — я человек. Простой человек, которому нужно хотя бы однажды посидеть вот так у огня, в тишине…

Инга хотела что-то ответить, но в этот миг в небесах сверкнула бледная вспышка, и на фоне черного, усеянного звездами бархата ночи вдруг зародилась, вспыхнув почти мгновенно, падающая к земле комета, оставляющая за собой зримый шлейф сгорающих в атмосфере обломков.