Режим бога (Последний шаг)

Он был просто слабо светящимся клочком тумана, серебристой паутинкой, форма которой отдаленно напоминала человеческую фигуру. Одно точно: на нем не было никакого подобия одежды в отличие от Незнакомца. Отец, если это был он, покидая пустошь, тоже походил на самого себя при жизни. Он был не в том, в чем его хоронили, а в любимом спортивном комбинезоне, который всегда надевал, отправляясь с детьми на конюшню в Затоне.

И Ноиро подумалось, что Незнакомец — это тоже сущность недавно умершего человека, который, быть может, еще не догадывается, что умер. Потому он и стоит, приглядываясь в растерянности к окружающему миру. Одно не сходилось: не было, по ощущениям Ноиро, никакой растерянности во взгляде Незнакомца.

«Ну что ж, помогу новичку! — самонадеянно подумал журналист. — Ему ведь, скорей всего, тоже надо к той спирали, которая не подпустила меня, живого!»

И он направился к существу в черном. Не двинув ни единой частью тела, Незнакомец пугающе плавно отстранился, соблюдая прежнюю дистанцию между ними. Одно только получше разглядел Ноиро во время этих действий: балахон его — это клубящийся черный туман, а не материя.

Молодой человек попробовал подойти еще раз. Зная, что говорить тут не получится — он и сам себя не слышал никогда, — Ноиро стал мысленно повторять: «Я друг, я друг, я хочу вам помочь, не бойтесь меня!» Ему почудилось, что в ответ Незнакомец улыбнулся и снова отплыл в сторону той коварной пропасти перед спиралью. Он или заманивал Ноиро в опасную ловушку, или…

«Осторожно, барьер!» — мелькнуло в мыслях журналиста.

Но тут спираль снова «чихнула», вышвыривая Ноиро в реальность.

* * *

Ливень стих, а Ноиро наконец-то провалился в блаженное состояние не-сна-не-бодрствования, из которого ему так легко было покидать тело.

В ушах, а потом и во всей голове загудели невидимые турбины. Каждая клеточка тела задрожала, словно не желая расставаться с самым важным, что делало ее живой, а существование всего организма — способом для «самого важного» добраться до некой, еще не совсем ясной, цели.

Ноиро очутился именно в том месте, откуда его вышвырнуло три дня назад. Вот только Незнакомца здесь уже, конечно, не было.

Гигантская спираль являлась центром множества перекрестков. Невидимые для Ноиро, но ощущаемые им мосты вели от пещер серой пустоши к чихавшему вороту.

Молодой человек осторожно подобрался к краю, покуда спираль не изгнала его вон. Ему хотелось подсмотреть, на какую высоту и глубину простираются ярусы незримых дорог для уходящих навсегда, а сделать это как прежде, из тоннеля, которыми повсюду оканчивался знакомый ландшафт, было невозможно. Необходимо было рискнуть и покинуть убежище. Вот и получалось: попадаешь в туман, вдалеке видишь спираль, начинаешь идти к ней и обнаруживаешь себя вдруг в длинной пещере, а в конце ее манит тебя мерцающей звездочкой выход, за которым через пару шагов — бездонная пропасть и мосты, мосты, мосты…

И вот несколько мостов высветились как огромные хрустальные радуги, и тени, смело отталкиваясь от края обрыва, перепрыгивали на них, где обретали человеческое обличье и легкость. Встречаясь на радугах — чудесном творении воды и солнца, — они либо вместе летели к вращающейся спирали, либо садились и в неподвижности смотрели друг на друга, постепенно исчезая для посторонних взглядов.

Ноиро давно понял, сопоставляя свой образ мышления в физическом мире и здесь, что в «третьем состоянии» у него не остается и незначительной доли тех устремлений, которые так важны — или кажутся таковыми — в жизни грубых форм. Например, он никогда не вспоминал здесь о работе и о людях, которые окружали его на работе. Именно это роднило сон и путешествия вне тела: история параллельной жизни, не зависимой от того, что принято считать единственной реальностью.

И как во сне сознание Ноиро совершало подчас необъяснимые поступки, так и тут та часть его, которую журналист легкомысленно считал «главным собой», могла принять интуитивное решение, чуждое любой рациональности.

Так было и теперь: он настоятельно почувствовал необходимость прыгнуть на радугу. И, не размышляя ни мгновения, молодой человек проделал это, пока не спохватилась и не вычихнула его отсюда неподкупная спираль.

Всю его сущность пронзило чувство, схожее с безумно сильным сексуальным позывом. Он завис в пустоте над огненной пропастью, жестоко терзаемый выматывающей истомой. Казалось, это один из ликов смерти. Ноиро не ожидал, что самое желанное в физическом мире способно стать самым ненавистным в этом. Он извивался и кричал, моля о помощи, и оттого пульсация лишь нарастала, превращая мгновения в века истязаний. Спазмы стали конвульсиями, но это была агония не физического тела, а гораздо более страшная — так, словно все смерти всех когда-либо живших существ обрушились теперь на него одного.

«Не сопротивляйся!» — вспыхнуло в сознании равнодушное к нему и ко всему остальному понятие.