Режим черной магии

Кто-то из вернувшихся детей Дженкса принес ему одежду потеплее — измазанную садовой грязью и с прошлого года не стиранную. Она доходила до самой земли, и Пирс странно выглядел с выглядывающими из-под нее босыми грязными ногами.

Дженкс олицетворением страдания стоял рядом со мной и смотрел, как горит его дом вместе с Маталиной. Слезы, капая из его глаз, превращались в блестящую пыльцу, чистое серебро, окутывавшее его нереальным сиянием, придававшее вид почти призрачный. И дышал он тяжело и болезненно, каждый вдох и выдох начинались где-то в самой глубине груди.

Его дети были в саду, безмолвные. Вернулись все, кроме Джакса, и горе их было окрашено неуверенностью перед неизвестным будущим. Никогда ни один пикси не переживал свою супругу, и как бы ни были они счастливы вместе, им трудно было понять, что будет дальше. Они радовались, что жив отец, оплакивали мать и не понимали, как можно это делать одновременно.

В пламени замигали синие и зеленые отсветы — это загорелись комнаты, полные пыльцы пикси. Дыхание жара завернуло пламя спиралью, вверх — будто оно устремилось к небу. Пальцы Дженкса коснулись моих, взяли меня за руку. Огонь очищает, но сердечную боль ничто не в силах облегчить.

— Мало было бы слез, даже если бы небесные алмазы падали из глаз, — шептал Дженкс, опустошенный и отключенный от мира. — Слово мое молчит, хотя мне выть было бы должно. Смятые смертью, крылья мои не поднимут меня туда, где можно найти тебя. Я ощущаю тебя в себе, не знающую о моем страдании, не понимающую, кого я оплакиваю.

Он поднял на меня взгляд, блестящий от слез.

— И почему я дышу в одиночку.

Я переступила босыми ногами на холодной земле. Ну, не поэт я. Нет у меня слов. Только слезы застилали глаза, когда я с ним вместе смотрела, как сгорает его жизнь.

Такого тяжелого дня никогда еще у меня не было. Я видела, как возвращаются домой по одному дети Дженкса, и каждый не знает, зачем его сюда позвали и как реагировать. Можно было себе представить, что случается обычно с одинокими душами, выброшенными в мир, страдающими и предоставленными сами себе. И видеть, как до них доходит, что они не одиноки, что есть с кем поделиться горем, было и больно, и радостно. Дженкс был связывающей их силой, тяготением, приведшим их обратно. И даже фейри, выпущенные из тюрьмы, чтобы нашли себе пропитание, притихли.

— Мне очень жаль, Дженкс, — прошептала я, глядя, как растут языки пламени. Они согревали лицо, только дорожки от слез оставались холодными. — Я бы хотела, чтобы ты жил опять в столе.

Он глубоко вздохнул, шевельнул крыльями, потом они легли на спину неподвижной паутинкой. Ничего не сказав, он высвободил руку из моих пальцев и посмотрел туда, где едва слышно шумели фейри, охотясь на пауков среди вечерней прохлады. Очевидно, крылья были причиной, почему они в поисках еды портили сад, и сейчас они восхищались новообретенной ловкостью, позволяющей проникать в узкие места. А главное — что они сад не портят.

— Нет, спасибо, — ответил Дженкс тихо, глядя на деревья. — Все равно я уже в этом пне жить не мог бы. — Дети найдут, где поселиться — у них хижины по всему саду. А я буду у себя в офисе спать.

Мне невыносимо было думать, что он поселится в цветочном горшке, который превратил в свой офис на краю нашей территории. Очень подмывало заставить его выпить то снадобье, что приготовила Кери, превращающее малые предметы в большие, но я сейчас не решалась об этом заговорить. Я задрожала, а Дженкс отвернулся от огня, ссутулившись.

— Тебе стоит снова стать большой. Для тебя здесь слишком холодно.

— Мне тепло, — ответила я чистую неправду.

Дженкс многозначительно посмотрел на Пирса, и тот снял куртку и накинул на меня. Я бы возразила, но куртка была теплая и пахла Пирсом и садом. Повеяло красным деревом, когда я запахнула ее потуже, а Дженкс смерил взглядом Пирса, и впервые в этом взгляде мелькнуло что-то, кроме горя.

— Ты меньше, чем я думал, если тебя довести до моего размера, — сказал он сухо. Послышался жуткий похоронный плач, и Дженкс обернулся к своему дому. Пламя уже пробилось сквозь потолок, и ветер хлынул в образовавшиеся дыры, раздувая огонь. Как будто стонала сама древесина, и мне стало жутко. — Наверное, стоит мне сейчас дать тебе в глаз за то, что заставишь Рэйчел плакать.

— Я не заставлю ее плакать! — возмутился Пирс.

Дженкс слегка приподнял крылья, покрасневшие от усилившегося кровообращения и от жара.

— Заставишь, заставишь. Все ее бойфренды заставляли — почему бы ты был исключением?

— Потому что я не такой, — возразил он.

— Пирс — не мой бойфренд, — нахмурилась я.

Переступив с ноги на ногу, я посмотрела на Айви — та стояла в добрых шести футах от горящего пня. Стиснув зубы, широко расставив ноги, руки на бедрах — как будто говорила ковену: «Вот только троньте!» Для постороннего наблюдателя картинка выглядела так, будто они с Кери жгут в саду какой-то мусор, не замечая похорон и фейри, шнырявших по саду, как… как фейри.