Утверждение Дёница, что его власть происходит от Гитлера, описывалось как «безумное». Однако, учитывая позицию Гиммлера, распределение фактических источников власти и всеобщие ожидания, что руководство перейдет к рейхсфюреру СС, — все это вряд ли можно назвать чрезмерным вызовом. Дёниц действительно обладал авторитетом и пользовался общим уважением; но он не был харизматической личностью и, прежде всего, не был вторым фюрером. Кроме того, ему в голову никогда не приходила мысль захватить власть. Посему он мало что мог себе позволить, кроме как обосновать свое заявление своим назначением по решению Гитлера.
Дёниц заплатил десятью годами тюрьмы в Шпандау за свое участие в гитлеровской войне — роль, продиктованную чувством военной дисциплины, ложно понятого идеализма, гипертрофированного национализма, политического безрассудства и чистой амбиции.
Многие из его бывших противников давно простили его и отплатили данью уважения к его профессиональным достижениям. Именно Дёницу Германия обязана тем, что разрушения в стране не стали большими и она не была вовлечена в последнее бессмысленное сражение. Он спас многих солдат от нескольких лет советского плена. И эти деяния заслуживают признания; его ошибки, совершенные в прошлом, сейчас уже позади, ведь в прошлом воинская доблесть и политические промахи запутывались в сложнейший клубок, и это должно оставаться для нас предупреждением.
Что касается фельдмаршала Кейтеля и генерала Йодля, то в мае 1945 г., когда все центральное руководство прекратилось, они искали конца войны в последнем «почетном» сражении. В своих предложениях они почти не рассматривали возможность собственной ответственности и за них.
Йодль верил, что даже после капитуляции можно будет играть Германией как фактором в политической игре держав и что для германского вермахта все еще есть работа. Он страдал иллюзиями, которые наводили на мысль, что он, как и Гитлер, был склонен принимать желаемое за действительное и веровал в нереальные возможности. Йодль не был всего лишь безликим исполнителем без собственной воли или духа; он был больше чем послушное орудие. В Гитлере Йодль видел человека, который может реализовать его собственные национальные амбиции, и в одержимости этой идеей он ощущал, что обязан ее принять, и действительно, связал свое имя со многими преступными деяниями. Преступность Гитлера в полной мере Йодль осознал лишь в Нюрнберге. Сам он непрерывно был подвержен влиянию диктатора; он работал до предела, который под силу человеку, и при этом никогда не задумывался о положении, в которое сам себя поставил. Йодль был мастером войны при отсутствии какого-либо реального осмысления более широких исторических последствий.
В Фленсбурге магия Гитлера постепенно тускнела, и суждения Йодля стали более здравыми, хотя он все еще был подвержен резкой переменчивости настроения. Тем не менее истинные перемены в его мышлении, похоже, начались. За несколько дней до ареста он заявил: «Когда говорят, что народ в целом больше чем просто сообщество людей и является первостепенным фактором, тогда я должен сказать следующее: всякая война есть преступление против идеи Европы и сообщества ее народов, а также человечества». Союзный суд вынес решение, что он должен заплатить жизнью за свои действия в качестве одного из высших офицеров гитлеровского Верховного главнокомандования.
Наилучшую иллюстрацию степени, до которой были отброшены моральные ценности и нормы при обожествлении нации, преподнес Шверин фон Крозиг, бывший гитлеровский министр финансов. Заключение американского военного трибунала выдает неявное мнение о мистификации утверждения, что человек вроде Шверина фон Крозига мог принимать участие в разработке дискриминационного законодательства Третьего рейха. Сформулированное бывшими противниками, это заключение отдает значительную дань уважения характеру Шверина фон Крозига, но далее доходит до того, что заявляет, что «ни попытка показать себя полезным, ни желание помочь отдельным лицам, ни даже веления патриотизма» не могут служить оправданием или извинением. Людвиг (Лутц) Шверин фон Крозиг не планировал каких-либо противозаконных мер, но он соглашался с таковыми и принимал в них участие, когда они, как ему казалось, способствовали благу нации. Столетием раньше Кавур лаконично описал этот двойной стандарт поведения: «Если бы мы делали для себя то, что мы делаем для своей страны, то какими же мошенниками мы были бы».
Как рейхсканцлер временного правительства в Фленсбурге Шверин фон Крозиг выступал за мир и умеренность. Причиной было не только запоздалое чувство гуманности и морали, но и политический расчет. Он желал восстановления понесшего ущерб престижа Германии и превращения своей страны в желанного союзника.