Режим гроссадмирала Дёница. Капитуляция Германии, 1945

Альберт Шпеер также оказывал умеренное влияние, особенно в спасении людей и имущества. Именно ему мы обязаны тем, что все приказы об уничтожении и о создании паралича в экономике быстро отменялись. Газета «Нью-Йорк тайме» от 4 мая отметила, что его приказ от 3 мая мог быть с таким же успехом отдан генералом Эйзенхауэром — настолько этот приказ был близок к распоряжениям, исходившим от американского командующего. Шпеер был единственным, у кого нашлось мужество открыто препятствовать мании Гитлера к уничтожению. Как член последнего правительства рейха, на скамье подсудимых в Нюрнберге, он без колебаний отстаивал то, что сделал, и принял на себя полную ответственность за содеянное (отсидел полностью назначенные ему 20 лет тюрьмы, выйдя на свободу в 1966 г. Умер в 1981 г. Оставил интересные «Воспоминания» (вышли в русском переводе в 1998 г.). — Ред.).

В мае 1945 г. «правительство двадцати трех дней» начало в немецком народе процесс самоанализа, который продолжается до сих пор. В случае Дёница и его сообщников надо отметить, что их связи с Третьим рейхом были все еще слишком тесными. Тем не менее частично добровольно, а частично — по обязанности они сделали первые шаги к ликвидации войны и наследия национал-социализма. Их программа спасения максимально возможного числа людей показывает, что они уже отстранились от «нацистского левиафана» и гитлеровской жажды уничтожения, стремления фюрера утащить вместе с собой все при собственном крушении. Капитуляция прочертила еще более четкую разграничительную линию. Гитлеровская Германия рухнула, но благодаря Дёницу она совершила это в сравнительно организованном порядке, оставив предпосылки для последующего восстановления. После безоговорочной капитуляции отличительной чертой деятельности временного правительства и ОКВ стал элемент «как если бы» — говоря словами современного обозревателя. Они действовали, «как если бы» вермахт все еще должен был играть какую-то роль, «как если бы» германское правительство с обретенной еще вчера кинетической энергией все еще могло вести Германию в новое будущее. А ведь деятельность правительства и ОКВ после капитуляции имела всего лишь второстепенное значение. Дёниц называл себя «главой государства без государства — с правительством, у которого не было власти».

Так стоит ли тогда заниматься изучением этого периода? Я считаю, что стоит — по причинам, которые содержатся в ответах на два вопроса.

Во-первых, правильным ли в ретроспективе будет вывод о том, что арест фленсбургского правительства в обязательной мере отметил начало курса лечения, предписанного союзниками, то есть обязательного самоанализа и изучения самого себя?

Ответ на это содержится в следующих моментах: идеях и предложениях Дёница и его правительства, самом факте, что были удалены лишь самые одиозные нацисты, а также признаках, появившихся еще до окончания войны, что в основе политики будет сохранение нацистов на ведущих постах и что в результате получится нацистский режим во втором издании, а разбавленное «государство фюрера» все еще будет обладать несоразмерным ему парламентским контролем. Это могло осложнить процесс самоочищения немецкого народа.

Допуск представителей ОКВ и некоторых членов правительства мог бы фактически осложнить ситуацию и увеличить опасность Третьей мировой войны.

В свете этих рассуждений отстранение от дел правительства и ОКВ было правильным шагом — хотя то, в какой форме это было совершено, — нет.

Второй вопрос: если бы Дёниц был более осторожным в своих политических высказываниях об угрозе коммунизма в Европе и если бы он ввел некоторые элементы демократии, смог бы он продлить существование какой-то централизованной германской власти и тем самым предотвратить раскол рейха? Этот аргумент выставляется против Дёница и его сторонников.

Любое подобное действие лежит вне политического осмысления причастных к нему лиц. Предположим, однако, что централизованная германская власть продолжила бы свое существование либо в форме временного правительства, либо иного правительства, расширенного включением в него демократических представителей. Даже в этом случае оно вряд ли было бы эффективным инструментом, ибо стало бы объектом перетягивания каната за влияние над собой; Германия в этом случае не только превратилась бы в ставку в игре времен холодной войны, но и неизбежно получила бы клеймо поджигателя в ней. Разорванная тем или иным образом между Востоком и Западом, любая германская власть была бы вынуждена делать выбор между одной или другой стороной. Соперничающая сторона устанавливает в этом случае контррежим, и дела идут во многом так, как это и произошло на практике, где каждая сторона цепляется за свой собственный сектор и устанавливает в нем такие личности и системы правления, какие ей по душе.