Режим ожидания (СИ)

Знаешь, подруга, - Наталья помолчала, потом сказала тихо, - Жизнь у меня одна, и когда я подумала, что в ней важнее - муж и дети, или диссер-тация... Сейчас не те времена, девчонки захотят - вернутся сюда, а мне ос-тонадоело жить на гроши в разваливающейся хрущобе. И диссертации наши никому не нужны, и дети наши тоже... Эдьке платят официально полторы тысячи в месяц - полторы тысячи рублей, заметь! Ну, лекции, ста-тьи, рецензии, халтура всякая - в месяц набегает иной раз до пяти тысяч. Я повторяю - рублей, а у нас, сама знаешь, девчонок трое, я зарабатываю, ко-нечно, только все равно... - В глазах ее кипели злые слезы. Она жадно за-курила новую сигарету, пепельница уже была полна.

Наташк, да я же и не говорю ничего, слава богу, что так все у вас скла-дывается. Просто никак не могу осознать - как это так, через каких-то три месяца...

Раньше, - мрачно произнесла Наталья.

Через два... тебя рядом не будет, и черт-те как тебя искать.

Ничего, прорвемся!. Я же тебе говорю, в следующем году приедешь к нам в отпуск. Ну кто еще ездит в отпуск в Австралию? Только уж самые новые русские, у которых деньги немеряны...

Ну слава богу, слезы высохли, уже смеешься. Давай кофе, что ли, еще сварим? - улыбнулась Марина.

Нет, спасибо, не могу больше, спать не буду. Что у тебя-то стряслось?

У меня? - Марина помолчала, пытаясь сформулировать кратко и не-обидно для себя самой. - А меня, знаешь ли, бросили два дня назад.

То есть как? - глаза у Наташки стали, что называется, по восемь копеек.

Ну очень просто. Мило со мною попрощались, подарили на прощание машину - вон она под окном стоит - и привет... Так что я теперь женщина свободная.

Это твой Сергей? Да он же тебя три года на руках носил!

Ну, поносил-поносил, и на место поставил. Да ты не переживай, я уже успокоилась. - Это было неправдой, вовсе она не успокоилась, ледяной ком лежал где-то в районе желудка и таять никак не хотел. А еще рассказывать Кузе! Надо было собрать всех подруг, благо не так уж их много, и устроить политинформацию. "О положении дел на любовном фронте". - Ладно, про-ехали. Зато вон Ксенька из Швейцарии приехала вся влюбленная...

Телефонный звонок раздался поздно вечером, когда они с Ксюшкой си-дели у телевизора и смотрели КВН, периодически хихикая над дурацкими шутками. Ксения сняла трубку, и лицо ее окаменело.

Да. Да, папа, это я. Да, Марина дома, сейчас передам. Тебя, отец, - про-комментировала она, брезгливо отодвигая трубку от себя.

Да, папа, я слушаю. - Марина была более любезной, впрочем, после Ксенькиной почти неприкрытой грубости это было нетрудно.

Здравствуй, доченька, - голос отца, глуховатый, но с прежними сталь-ными нотками, вызывал внутреннее сопротивление. Хотелось возражать, еще не зная, что он скажет. - Что-то ты нас совсем забыла, мама обижается.

Папа, я же тебя просила. Елена Ивановна не мама мне, и ею не будет. У меня было много работы, поэтому я не заезжала, постараюсь приехать во вторник или в среду вечером. Тебе что-нибудь привезти?

Да, возьми, пожалуйста, ручку и бумагу, запиши. - Список состоял из двух десятков наименований, начиная от яиц и заканчивая гвоздями. - Как у тебя машина, на ходу?

Я вчера новую купила, папа. Старушка совсем рассыпалась, так что приеду на новой, увидишь, оценишь.

Детка, зачем же ты столько денег тратишь, ну, починила бы старую как-нибудь!

Па, ну что ты говоришь! На ней ты ездил шесть лет, и я еще восемь, столько не живут, в ней вообще живого места нет!

Так может, продать ее?

Не знаю, пап, я попытаюсь, но вряд ли...

Ну, ты большая девочка, решай сама. Приезжай, жду. - И он, не проща-ясь, положил трубку.

Что ему еще надо? Опять осетрины в томате? - зло поинтересовалась Ксения.

Слушай, иди к черту. Это твой отец, он старый, если мы ему не помо-жем, то кто?

Давай, давай, позволяй им на тебе ездить. Жениться сразу после мами-ной смерти он не старый был...

Мама умерла от какой-то скоротечной формы рака почти десять лет на-зад. Отец тогда почти сразу женился, не прошло и двух месяцев, и ушел к новой жене, оставив девчонок одних: двадцатишестилетнюю Марину и пятнадцатилетнюю Ксению. И простить ему это Ксения так и не смогла. Мачеху Елену Ивановну, на двадцать лет младше отца, здоровенную ба-бищу (Марина своими глазами видела, как та с легкостью несла на даче два ведра с песком) обе не любили, но Марина готова была ее терпеть, пока не увидела как-то, чем та кормит отца - какой-то собачьей кашей с запахом тушенки. Отцу почти семьдесят, у него больной желудок, печень и почки, ему это просто нельзя! Господи, куда девались все те деликатесы, которые Марина привозила каждую неделю?

Жили отец и его жена круглый год за городом, на отцовской даче, а его московскую квартиру отдали дочери Елены Ивановны с мужем и сыном, противненьким подростком лет четырнадцати. Разумеется, это была отцов-ская квартира, но иногда Марина думала: а что было бы, если бы ей не досталась от бабки эта, трехкомнатная, в центре Москвы? Куда бы девались Ксения и она сама?

Разговор о продаже машины получил непосредственное продолжение на следующий день.