Режиссер Советского Союза

— Прошу понять, но просто забылся из-за сроков сдачи картины. Не успеваю, оттого нервничаю и начинаю откровенно путаться.

— Есть такое дело, Алексей. Сигналы на тебя поступали, что ведешь ты себя излишне высокомерно, хамовато и барственно. Не учитываешь мнение товарищей. Зазнался ты, если называть вещи своими именами. А ведь раньше ты таким не был. Люди, которые тебя знают, говорят, что тебе голову вскружил успех фильма в Италии. А что нам ждать дальше? Перестанешь считать простых советских людей достойными твоего внимания?

Мадам права. Если убрать в сторону идеологический вопрос, где я наделал ошибок по незнанию, то кругом клин. Я же в своем времени работал в двух четко выстроенных корпорациях по методикам классического капитализма. Пусть дикого, сейчас это неважно. Отличаются они в первую очередь условиями жесткой конкуренции работников. Мне бы даже в голову не пришло, что какая-то пешка будет качать права. Вот тебе дверь, пендель и вали на все четыре стороны. И попробуй, найди такую же приличную работу. Жестко, но действенно.

Здесь же ситуация иная. Это я многих считаю бездельниками или паразитами. А люди просто уважают себя и знают, что за ними стоит вся государственная машина в виде всяких охран труда с профсоюзами. Или как оно здесь называется. Я же пру, как лось во время гона, забыв про личные контакты. Они же просто необходимы. Нет, на той же площадке я могу поругаться с актером, и это нормально. Вы бы видели, какую сцену мне однажды закатила Серова. Только это творческий процесс, где люди искусства находятся в образе и быстро отходят.

В общем, сижу, как нашкодивший ученик перед учительницей, и не знаю, что сказать. Очевидно, по моему лицу Барабанова поняла, что у меня внутри нешуточная борьба. С трудом сосредотачиваюсь из-за своих сумбурных мыслей и пытаюсь донести до собеседницы свою позицию. Уверен, что завтра я не стану белым и пушистым. Поэтому необходимо, чтобы народ понимал мою мотивацию.

— Не буду юлить и уходить от ответственности, — говорю, глядя в глаза парторгу. — Я — перфекционист, чего требую и от окружающих. Вы можете уточнить, что мне иногда приходится работать и по четырнадцать часов. Наша небольшая команда, которая уже сложилась, это понимает. Полностью согласен, что у остальных людей восьмичасовой рабочий день и свои дела с заботами. Плюс для меня фильм — это шанс. Скорее всего, единственная возможность заявить о себе и стать величиной в мире кино. Пусть пока мелкой сошкой, но самостоятельной. Понимаю, что это не красит советского человека и комсомольца, но я такой. Если появился шанс, то за него надо цепляться зубами и когтями. Только остальным работникам до этого нет дела. Это мои личные хотелки, вот потому меня и заносит. Но я точно знаю, что могу снимать отличное кино, поэтому все равно буду переть как танк и совершать ошибки. Может, подскажете, как избежать лишних конфликтов?

По мере понимания, что я вещаю, выражение лица Барабановой перестало быть похожим на образ доброй тетушки. Оно стало сосредоточенным и задумчивым.

— Как меняются люди, одержимые идеей. Год назад ты был совсем другим, хотя мы с тобой и пересекались всего два раза. Но это все лирика. Алексей, тебе надо понять, что работа руководителя заключается в дипломатии. Даже режиссеры-тираны вполне себе разумные люди, которые всегда войдут в положение коллектива. Зачем ты поругался с нашими техниками? Ты же сейчас от них зависишь в первую очередь, когда надо монтировать и писать звук. Тяжело было предложить им провести через бухгалтерию переработку или дать поработать в субботу? Большинство с радостью бы согласилось — это же двойная ставка. А ты их строем ходить заставляешь, как в пионерлагере. Знаешь ли, фамилия Мещерский еще не настолько известна и авторитетна, чтобы так себя вести.

— По оплате — это серьезно? — спрашиваю недоуменно.

— Ты чего, дурак или с Луны свалился? — слышу в ответ.

— Дурак. А вообще, я с Марса, — отвечаю под заливистый хохот Барабановой.

Мы еще долго с ней разговаривали. Мадам неплохо так знала внутренние расклады работы киностудии и сам коллектив. Она же местный политрук, если называть вещи своими именами. Я получил немало интересной информации, особенно по характеристикам нужных мне людей.

Все-таки парторг женщина, любит немного посплетничать. Но самое главное — я хоть немного начал понимать, как функционируют местные внерабочие отношения. С кем и о чем можно договориться. Странно, что Моисеич меня не ввел в курс дел. Хотя мой соратник мог сам не знать расклады на Горького. Да и ранее он был вторым номером, не вникая во многие процессы. Советская система внутри не такая уж неповоротливая и безнадежная, как мне казалось раньше. И чего я не поговорил с Марией Павловной раньше?