Режиссерское искусство театра кукол России XX века

Считавший себя учеником Вахтангова Швембергер, как и последователь Станиславского – Образцов, в своих режиссерских постановках был сторонником „театра актера“: „Если на маленькие кукольные плечи нельзя положить ту же почетную ношу, ту же обязанность быть действительно нужными людям, какая лежит на плечах большого искусства, тогда я не хочу ни писать о куклах, ни заниматься этим искусством, потому что в таком случае оно превращается либо в детскую забаву, либо в эстетское оригинальничанье взрослых“ [240] .

Сравним эти слова С. Образцова со взглядами на возможности кукол режиссера В. Швембергера. Исполнитель роли Хлестакова С. Г. Назаров вспоминал, что во время репетиций режиссер „подбегал за ширму и возбужденно восклицал: „Если бы вы только видели! Эх, вы! А спорите! Если бы вы только видели! А ведь это – кукла! Пусть мне теперь скажут, что в театре кукол нельзя ставить реалистические спектакли!““ [241] .

В. Швембергер, в отличие от Ефимовых, не рассматривал искусство играющих кукол как „театр движущихся скульптур“. В первую очередь он заботился о доминирующем положении в спектакле актера и его сценического двойника – куклы.

Недаром творчество Швембергера и Образцова объединяет один и тот же выдающийся художник – Валентин Андриевич, открытый В. Швембергером и дебютировавший в Московском областном театре кукол в 1938 году „Снежной королевой“ Евг. Шварца, а затем ставший ведущим художником Театра Образцова и создавший образы кукол для „Необыкновенного концерта“ и многих других звездных „образцовских“ спектаклей. Творческим „коньком“ В. Андриевича было создание образов уникальных, пластически выразительных кукол.

Главное различие режиссерских взглядов Образцова и Швембергера в том, что Образцов с самого начала считал театр кукол „другим театром“, искал и находил специфические для него средства выражения, задумывался над тем, „что можно, а что нельзя“ в театре кукол. Швембергер же считал, что подобной специфики нет и „всё можно“, так как между театром кукол и „живой драмой“ нет принципиальных семантических различий.

Во время Всесоюзного Смотра театров кукол, проходившего в Москве в декабре 1937 года, куда съехались десятки режиссеров из республик большой страны, В. Швембергер был одним из главных оппонентов С. Образцова, рассуждавшего об условной, метафорической природе театра кукол. „Мне кажется, – возражал В. Швембергер, – что в докладе Сергея Владимировича больше высказываний о своих методах, о своих театральных установках. Но положить его в основу деклараций судеб кукольного театра <…>, по-моему, нельзя. <…> Я считаю неправильным то акцентирование, которое делает Сергей Владимирович на сказке и сатире. <…> Мне думается, что нам ограничивать репертуар нашего советского театра только сказкой нельзя, ни в коем случае. <…> Нельзя декларировать какие-то узкие законы. Если пьеса требует, мы заставим куклу быть похожей на человека. Театры, которые увлекаются только формой, только трюками, вынуждены почувствовать, как зрительный зал от них уходит. Режиссер в кукольном театре должен направить театр на реалистическую правду. <…> Меня спрашивали, хорошо ли, что мы перед репетиционной работой за ширмой работаем за столом, пробуем играть в „живом плане“. Оказывается, что это еще приходится отстаивать“ [242] .

Последующие два десятка лет работы российских режиссеров театров кукол будут вестись именно в ключе „реалистической правды“, а точнее – прямого переноса методов и приемов драматического искусства на кукольную сцену. В конце 1950-х годов этот путь закончится тупиком, и слова Ю. Л. Слонимской о том, что „взгляд на марионетку как на замену актера, а не как на самостоятельную художественную личность, вреднее всего отразился на самом кукольном театре“ [243] , будут звучать вполне пророчески.

В. А. Швембергер верил и до конца отстаивал свои режиссерские позиции. Об этом можно судить по поздней (1960-х годов) статье режиссера, где он пишет: „Все кукольники разбились на две взаимно исключающие друг друга группы. На кукольников реалистического театра, считающих театр кукол театром, которому доступны все жанры театрального искусства, конечно, в пределах возможных выразительных средств кукол. Эта группа считала театр кукол плотью от плоти драматического театра, а все методы „живого“ театра – приемлемыми для театра кукол <…>. Другая группа кукольников-эстетов считала Театр кукол только специфическим „жанром“, развивающимся вне зависимости от реалистического драматического театра. Эта группа культивировала как нечто обязательное, единственно возможное специфический кукольный сатирический гротеск, буффонаду, карикатуру, театральное трюкачество, фокусничество и жуть мистики“ [244] .

Навсегда разошлись не только взгляды Швембергера и Образцова – разошлись их биографии. Когда началась война, Швембергера вызвали на Лубянку:

– Вы немец?

– Да, по национальности немец.

– Почему до сих пор в Москве? Выехать из Москвы в 24 часа.