Режиссёр. Инструкция освобождения

Котловая хата находилась в самом конце продола. Как бывший дорожник я это знал. Это все знали, но я знал чуточку точнее остальных. Я знал, как построиться с котловой, чтобы малява дошла быстро и без потерь, минуя лишние руки.

Хата приближалась, или я приближался к хате и чувствовал, будто меня кто-то ведет. В голове родился стишок. Его размер совпадал с расстоянием от моей хаты до котловой.

«Забудь добрые силы – их больше нет, а ведет тебя продольный за две пачки сигарет».

Коцнулась брама, как лязгнули железные засовы на цистерне с тухлой водой, и вот я на пороге. Передо мной тормоза – решетчатая дверь. Она тоже должна коцнуть, чтобы я вошел. Сквозь решетки тормозов просматривается хата.

Пантус – почти такой же, как рассказывал Конан. Толстый, лет тридцати, гладкий, без рельефов, но крепкий, накачан твердым жиром. Такой может быть сильным от природы, а не от спорта. Я вошел.

Брама коцнула наоборот. Мерзкий лязг ржавых деталей, покрытых облупившейся зеленкой. Я остался один на один с тем, что будет, а за спиной был выход или вход, смотря с какой стороны смотреть.

Пантус сидел на наре. Он был выше меня. Это заметно. Как любой невысокий, вынужденный делить пространство с высокими, я научился определять истинный рост каждого, как бы кого ни скрутило, сидя или лежа. Это интуитивно, как отличить мужчину от женщины, если они далеко или в виде неясных пятен.

Я заметил, что чай подварен и стоит на трибуне. Большой дымящийся литряк. Их курсонули заранее, что я заеду, и они подготовились, а могли не готовиться и заварить чай по прибытии. Типа, нежданчиком заехал, не ждали и чай не готов. Но чай был готов, черный, густой и грузинский, вовсю дымил, как вареный деготь, и распространял аромат дубильных смол, а значит, они испытывали ко мне хоть каплю уважения. Это приятно, но это может быть ловушкой.

Здесь же, на трибуне, были конфеты. Не какие-то «стеклышки», а ценные, настоящие шоколадные конфеты, сваленные горкой. Из горки выглядывало несколько «трюфелей», завернутых в фольгу, и поломанная на осколки плитка шоколада. Все это запасы, которые для простого чаепития не годятся. Хранят на особый случай.

Ну что ж. Вот он наступил, этот особый случай. Для меня, для них, для всех он будет особым.

138

Что я делал сразу после суда, когда судья сжалился и отпустил меня на подписку? Искал бабло. Первым делом поперся на завод раздобыть цветной металл и получить за него гроши. Тогда это было первое, что пришло в голову. Вот откуда взялись те несколько бумажных денег, которые я разглядывал и завидовал тем, у кого их много.

Холмы с заводскими трубами. Оказывается, я уже там был. Дальше – Ботанический сад. Откуда я знал, что там гуляют онанисты? Сам там гулял. Это было после завода, у меня было дурное настроение, я искал гармонии с природой, а на самом деле хотел спрятаться от людей – и наткнулся в кустах на онаниста.

Первый холм – малолетка, второй – мой офис, третий – больница, четвертый – стадион, пятый – завод, шестой – ботсад. Я был на шести холмах и только сейчас это понял. Не выходя из дома и не вставая с кресла, я падал в бездну. Это конец. На левый берег можно не соваться.

139

– Все, – сказал я.

– Что – все? – спросил малолетка.

– Конец.

– Не понял.

Я ему все рассказал. Все-таки он какой-никакой, а психоаналитик.

– Ну так, понятно, – сказал он, когда я закончил. – У тебя же подписка о невыезде. С подпиской тебе некуда деваться, кроме этих холмов. Город на них стоит. А ты в городе. Волей-неволей будешь по ним ползать.

Я огляделся по сторонам и увидел, что не дома, а в бюджетном кафе напротив бара «Капоне». Передо мной сидел малолетка, запихивался пирожным, запивая молочным коктейлем, и роднее его у меня никого не было.

– Как я тут оказался?

– Да ты вообще лунатик.

– А где твоя банда?

– Клара дома, а эти два не знаю, – сказал он с полным ртом.

Я спросил:

– Что случилось в баре?

Малолетка косил взглядом вправо, и я проследил, куда он смотрит. Оказалось, в никуда. В том месте ничего не было, за что можно зацепиться. Ни красивых женщин, ни ярких товаров, ни действия, вроде драки или плазменной панели с мультфильмами. Малолетка прятал от меня глаза. Я понял: он устал.

– Не знаю, – сказал малолетка.

– А куда делись те придурки, что полезли первыми?

– Там мусора понаехали… не знаю. Разогнали, должно быть.

– Я не видел, чтобы их выводили, – сказал я. – Сам-то куда подевался?

Малолетка грустно улыбнулся. Может быть, не грустно, но мне показалось, что грустно.

– Да что там делать? – вздохнул он. – Ушел. А ты?

– Я тоже.

– Куда?

– На левый берег. Полазил там немного.

– Левый? – он махнул рукой. – Там никто не живет.

Я понял, что он имел в виду. В последнее время я часто понимал, только не знал, что с этим делать.

– Что делать теперь? – спросил я.

Этот вопрос горел в моем мозгу яркими лампами. «Что делать?» – важнее вопроса не было. Все вертелось вокруг него, как мошкара вокруг фонарика.

– Не знаю, – ответил малолетка. Так ответил, что было видно: его этот вопрос не волнует.

– А что ты сделал бы на моем месте?