Резидент

— До войны я парикмахером работал, курсы даже специальные заканчивал. У меня и клиентура своя была. Чаевые хорошие получал… Жить можно было, не бедствовал. Начинал я еще в армии стричь. Парикмахера тогда не нашлось, вот старшина и указал на меня: «Парикмахером будешь! Вот тебе рота бойцов! Учись!» Пришлось заняться… Как-то приноровился. Служба была несложная, обычно всех бойцов «под ноль» стрижешь! А вот офицеров полагается стричь как положено, чтобы на голове волосы оставались и чтобы стрижка была приличная. В абвере мне рекомендовали проявить свое мастерство перед каким-нибудь старшим офицером, может, он и в ординарцы потом к себе возьмет. Каждый из них ведь любит хорошо выглядеть, чтобы ему рожу брили, а еще чтобы прическа была красивой и аккуратной.

— Хм, хитро придумано. Теперь давай поговорим о третьем попутчике.

— Может, папироской угостите… А то без курева совсем тошно, — посуровев, сказал Кривошеев. — Тут я одного выздоравливающего попросил чинарик мне оставить, а он мне говорит: «Мне для тебя только пули не жалко!» Вот такие у меня соседи.

— А что ты хотел? — хмыкнул Тимофей и вытащил дюралевый портсигар, сделанный из обшивки самолета, такие вещички на войне в цене. Щелкнул миниатюрным замком и вытащил папироску. — Никто с предателями церемониться не станет. То, что можно простить немцу — все-таки приказ выполняли, под пули шли, — никогда не простят предателю!

— Знаю я это… Так что с табачком-то?

Тимофей протянул папиросу, чиркнул зажигалкой. Стиснув папиросу зубами, Кривошеев потянулся к крохотному огоньку. Крепко и очень сладко затянулся. Было видно, что папироса пришлась ему по нраву, глаза от удовольствия сузились, как у кота, греющегося на весеннем солнышке.

Пусть подумает, соберется с мыслями. Глядишь, поразговорчивее станет.

— Знаю я третьего, — выдохнул наконец Кривошеев, — нас свели на последнем этапе подготовки. Псевдоним у него Бондарь. Как его зовут на самом деле, я не знаю. У командования он на особом счету, много раз бывал за линией фронта. Имеет офицерское звание гауптштурмфюрер. До войны окончил диверсионно-разведывательную школу «Краков» при Абверштелле. Школа комплектовалась практически из одних украинцев, настроенных отрицательно к советской власти. Случайно или нарочно, не знаю, обмолвился о том, что перед самой войной был заброшен на территорию Советского Союза для подрывной деятельности и легализовался в одном из воинских подразделений.

— Какое у него задание сейчас?

— Сбор разведданных вблизи железных дорог. На низовых работах железной дороги — стрелочниками, сцепщиками, смазчиками — работают агенты абвера. Бондарь держит с ними связь. Еще он должен организовать устранение командующего Ватутина.

— Резидент он?

— Да.

— Почему же он был без связи?

— Радист, с которым он осуществлял заброску, сломал ногу. Пришлось осуществлять его эвакуацию через линию фронта. В поддержку к Бондарю была направлена опытная группа с радистом, но они все пропали. Сообщили о своем благополучном приземлении и пропали. После этого Бондарь перешел линию фронта и сообщил, что находится без связи… Просил помочь. Вот меня с ним потом и отправили.

— Ты знаешь кого-нибудь из пропавших?

— Не знаю никого… Слышал, что у командира группы псевдоним — Фрол Кравченко.

— Как часто ты должен был встречаться с Бондарем?

— Планировалось встречаться раз в неделю. Он оставляет в тайнике разведданные, я их зашифровываю и отправляю в Центр.

— Где находится тайник?

— Под большим серым камнем за территорией банно-прачечного отряда.

— Когда именно он должен был передать записку?

— Вечером в тот день, когда вы меня повязали.

— Как тебе удалось легализоваться в банно-прачечном отряде?

— Документы у меня были хорошие. Показал командиру отряда справку о ранении, сказал, что из запасного полка направили в отряд и что могу еще и стричь. В армии это ценится… Вот они меня и оставили.

— Как выглядит этот Бондарь?

— Высокий. Статный. Светлый.

— Кто по званию?

— Майор.

— Что еще? Поподробнее!

На какое-то время Кривошеев задумался.

— Скуластый малость. Сухощавый. Конечно, не писаный красавец, но бабам такие мужики нравятся.

— У него были какие-то особые приметы? Скажем, родинка на лице или шрам на лбу, какие-то порезы на руках?

— Ничего такого не припомню, — пожав плечами, ответил Кривошеев. — Черты лица правильные. Может, нос слегка курносый, но это не примета… Ага, вспомнил! У него шрам был на боку под рукой.

Романцев старательно записал особую примету, после чего внимательно посмотрел на него:

— Что-то ты мне не договариваешь, откуда знаешь про шрам? Ты ему в баньке спинку, что ли, натирал?

— В бане я с ним не парился, — посмурнел диверсант. — А только когда мы с ним однажды перед самой отправкой приемы джиу-джитсу отрабатывали, он так сильно вспотел, что снял с себя рубашку, ну, я и увидел этот шрам. Он буквально через всю спину шел.

— Ранение?

— Оно самое, но какое именно, я так и не понял. На пулевое вроде бы не похоже. Может, осколок зацепил.

— Какой по характеру этот Бондарь?