Еще трое агентов заприметили, как четверо бойцов подобрали сброшенные с самолетов листовки. Поднимать их запрещалось, не рекомендовалось использовать даже в виде самокрутки для курева. Но командование было осведомлено, что бойцы нередко нарушали приказ из-за перебоя с бумагой. К тому же размер листовок был очень удобен: не большой и не маленький, ровно с партбилет. Оставалось только насыпать табачку на лист, смачно послюнявить края и завернуть. Качество бумаги у листовок тоже было весьма подходящим — не толстая и не тонкая, в точности такая, чтобы затяжка была долгой и ядреной.
Будь сейчас сорок первый год, возможно, Романцев обратил бы внимание на этот сигнал. Тогда перебежчиков хватало! Но сейчас такие случаи — редкость. Перебегали лишь по крайней необходимости: чтобы избежать возможного ареста или перед предстоящим наступлением. Но агент назвал фамилии дисциплинированных солдат, не замеченных в каком-то шкурничестве, которых Тимофей знал лично, причем с весьма хорошей стороны. Не иначе листовки подняли на курево, а то и для гигиенической надобности, так что тревожиться не стоит.
Последним информатором был сержант Федор Михеев — кряжистый домовитый боец лет сорока, призванный откуда-то из-под Иркутска.
— Не заметил что-нибудь подозрительного в подразделении? — задал вопрос Романцев, перевернув исписанную страницу блокнота.
Сержант Михеев приосанился, невольно ощущая свою значимость, как это он делал всякий раз, когда беседовал с капитаном, и степенно заговорил:
— Есть кое-что непонятное. Я тут как-то к связистам заходил, дело у меня там было по службе…
Романцев понимающе кивнул. Служба есть служба! Информатора следует уважать, внушить, что он необходим, что все его донесения столь же важны, как и первая линия обороны. Тут и сигареткой можно угостить, вместе посмеяться над шуткой, при необходимости помочь в каких-то делах, посодействовать семье. Но никогда не следовало позволять информатору переступать грань, за которой начинались приятельские отношения.
Появление Михеева у радистов было не случайным. В отдельной роте связи на должности командира отделения телефонно-кабельного взвода у Романцева служил осведомитель, который рассказал ему о Федоре: третий месяц тот крутил роман с ефрейтором Ларисой Егоровой, работавшей на радиостанции.
— У одной связистки, ефрейтора Егоровой, я на руке часики видел, — договорил Михеев.
— И что с того? — удивился Тимофей. — Мало ли какие у кого часики. Вот посмотри, у меня… — приподнял он гимнастерку, — тоже часы есть.
— В том-то и дело, что часики не простые! Золотые они! И я вот все думаю, откуда у простой телефонистки такие часики могут быть? Денежное довольствие у нее небольшое, значительную часть суммы еще домой отправляет, матери и малолетнему сыну. А тут такие часы! Да на них целый год копить нужно!
Тимофей невольно насторожился. В нем мгновенно проснулся охотничий инстинкт, следовало проверить информацию — тут попахивало чем-то противозаконным.
— А ты поинтересовался у нее, откуда она такую красоту раздобыла?
— Спросил, — нарочито равнодушным голосом произнес Михеев.
— И что же она тебе ответила?
— Сказала, что у нее эти часики уже давно лежат. Вот только сейчас решила надеть. А ведь я точно знаю, что у нее их не было!
— Откуда у тебя такая уверенность?
— Знаю, и все! — колюче отрезал сержант.
— Послушай, Федор, а у тебя с этой связисткой, случайно, никаких амурных дел не было? Между нами, конечно.
— Вот стервецы! — хмыкнул Михеев. — Уже донес кто-то… Ну, было… Недолго, правда… Тогда мне казалось, что у нас все в порядке. Ведь как оно прежде было: не успею я ее поманить, а она уже ко мне в койку прыгает! А тут прихожу как-то к ней, а бабу как будто подменили! Я с ней и так, и эдак, а она все ни в какую! — уже сердито продолжал сержант. — Между нами, говорит, все кончено! Раньше хохотушка была, а сейчас слова из нее не вытянешь… Короче, не хочет она со мной общаться!
— Послушай, Федор, а тут личного мотива нет? Может, ты решил наказать ее с моей помощью?
— Если бы хотел наказать, то не стал бы ни у кого помощи просить, — нахмурился Михеев. — Просто подбил бы ей глаз, и пусть бы ходила по подразделению с огромным синяком! Лариска мне и нравиться после этого перестала. Будто бы переродилась, чужая какая-то стала!
— Значит, ты думаешь, что ей кто-то эти часики за дело подарил? — задумался Романцев.
— Так точно! У меня ведь нюх контрразведчика выработался. Поговорил с ней немного, и такое впечатление, что она что-то важное от меня скрывает.
Цигарка была выкурена. Вжав тлеющий остаток в пепельницу, Федор посмотрел на капитана, давая понять, что ему нечего добавить к сказанному.
— Хорошо, я разберусь!
Сержант Михеев ушел, аккуратно прикрыв за собой дверь. Полученный сигнал был серьезным, нуждался в немедленной проверке. Связисты всегда находились на особом счету, каждый из них проходит очень серьезную проверку, ведь через них шли сведения особой важности.