— Есть телефон в номерах Апанаева. Я точно знаю. — Хайретдинов показал рукой на трехэтажный кирпичный дом. — Как видишь, на этой же, на Московской, улице находится гостиница.
— Ну вот, ты и пойдешь туда. Идет?
Аскар Хайретдинов кивнул.
— А я пойду на Поперечно-Вознесенскую, в гостиницу «Гранд-отель». Тут недалеко.
Чекисты разошлись.
Измайлов перешел мост через Булак и увидел Санию Сайфутдинову, не спеша направляющуюся к озеру Кабан. Он окликнул ее. Сияющая, но с какой-то внутренней робостью, Сания подошла к нему. Девушка поздоровалась и залилась краской. Потом тихонько промолвила:
— Вот уж никак не ожидала увидеть вас, Шамиль-абый. Никак не ожидала…
Юноша, чувствуя, что творится на душе у этой красивой девчушки, улыбнулся. Он и сам не мог понять — что это у него: радость оттого, что он, Шамиль, очень нравится этой милой, но очень уж юной девушке с ярко выраженной детской непосредственностью или она сама ему нравилась? А может, и то и другое одновременно? Так или иначе, настроение у него, не говоря уже о ней, стало праздничным. По дороге они почти не разговаривали, только улыбались изредка, и то незаметно, поглядывая друг на друга. Каждый из них думал о чем-то своем, но непременно связанном с тем, что их связывало. Так они незаметно очутились у самой гостиницы. Только тут лицо юноши сразу стало постным, почти суровым.
— Вы обиделись на меня? — встревожилась Сания. — Что-то я сказала не то?
Вымученная улыбка тронула его лицо.
— Нет-нет, Сания. Нет, милая…
Слово «милая» он произнес незаметно для себя. И — впервые.
Блуждавший на ее лице испуг мгновенно исчез, и большие глаза девушки засияли счастьем. Сания подняла голову — глаза ее повлажнели. «А ведь у нее могут появиться и слезы»,— подумал Шамиль, умиляясь. И он прижал девушку к груди. Сания трепетала всем своим существом, как трепещет цветок на майском ветру.
— А мы вас, Шамиль-абый, каждый день вспоминаем дома… Ведь если не вы, брат мой погиб бы… — тихо промолвила она, легонько отстраняясь от него.
Он взял девушку за руку и сказал:
— Пойдем-ка, Сания, зайдем в этот дом. — Юноша кивнул в сторону трехэтажного кирпичного здания, что высился на другой стороне неширокой улицы, отбрасывая прохладную тень на нагретую мостовую.
— Это что, гостиница?
Он кивнул. И, видя ее замешательство, тихо произнес:
— Там уютное кафе. Вот и пообедаем. Поговорим. Ага?
— Ой, я не хочу есть, Шамиль-абый. Честное слово. — Она как-то съежилась, остановившись на полпути.
— Хорошо, хорошо. Мы только попьем чайку с чак-чак да граммофон послушаем.
Полутемный длинный коридор дохнул прохладой и печеным хлебом. Небольшое кафе располагалось на первом этаже в конце коридора. Оттуда слышалась музыка.
Казалось, что в кафе, как и в коридоре почти никого не было. Ведь даже в небольшом фойе, где обычно неотлучно сидела дежурная рядом с телефоном, не было ни души. Не было и телефонного аппарата!
«Вот те на! — екнуло сердце у чекиста. — Куда же аппарат-то делся?»
Он растерянно остановился, поглядел по сторонам и хотел было повернуть назад. «Кажется, тут был второй телефон», — вспомнил Шамиль, увлекая за собой спутницу.
Когда он открыл дверь в кафе, удивился: там было полно народу. Но им повезло: у окна, зашторенного выцветшим голубоватым шелком — остатком былой роскоши, — освободилось два места. Через несколько минут они уже пили чай, украдкой поглядывая друг на друга. Глаза привыкли к полумраку, и тут Измайлов заметил, что у входа висит на стене телефон. Он обрадовался, ведь отсюда можно поговорить вполне конфиденциально: музыка затрудняет подслушивание. Но знает ли это Бабаев, что здесь есть телефон? — мелькнул у него неприятный вопрос.
Он посмотрел на часы: стрелки показывали ровно полдень.
— Вы куда-то торопитесь? — спросила Сания, мило улыбнувшись. — А я вам, Шамиль-абый, не мешаю?
— Во-первых, зови меня, пожалуйста, просто Шамиль. Ведь я ненамного старше тебя. Ага?
Сания что-то хотела сказать, но смешно, по-детски поджав пухлые губы, лишь поглядела ему в глаза.
— А во-вторых, ты мне ничуть не мешаешь. Даже наоборот, помогаешь.
Она недоверчиво посмотрела на него и пожала плечами: «Не знаю. Это, видимо, вы просто успокаиваете меня».
— Ах ты, Саниюша. Дитя ты еще. Не понимаешь, что я говорю серьезно… — Он взял ее за руку и заглянул ей в глаза, которые она стыдливо отвела в сторону. — Саниюша… Милая… — шептал Шамиль, поглаживая руку девушки.
Она осторожно убрала руку, чтобы не обидеть его, и тихо проронила:
— Вы же сами мне только что сказали, что я… что вы немного старше меня. И тут же говорите, что я дитя… Это нечестно…
Шамиль лишь улыбнулся, глядя на ее милое лицо с капризно поджатыми губами.
А из медной граммофонной трубы, напоминавшей издалека большой причудливый цветок, доносился красивый голос страдающей женщины: