– И теперь вы нашли нас… – пробормотал резидент. – Для чего? Ведь мы невиновны в грехах наших предков! Какое вам до нас дело?
– Но ведь остался Закон! Мы так запрограммированы. Мы все должны служить вам! Этот закон никем не отменен. Мы лишь опасаемся, как бы вы не пошли по порочному пути ваших предков и не начали воевать с нами.
– Так приходите же к нам! – воскликнул резидент. – Приходите и работайте! Работы на нашей планете хоть отбавляй. Всем хватит!
– Не все так просто, – возразил Фляр. – Этому противятся Разрушители.
– Уирки?
– Нет, они аналитики. Ларги – строители. А разрушают…
Фляр замолчал. Связь с ним прекратилась. И резидент остался во власти раздумий. Слишком много информации обрушилось на него в последнее время. Он много работал, без устали, перемещался по планете, изведав сотни удивительнейших перевоплощений. Но самым выразительным было его перерождение в образ больного, простреленного сердца. Он был хирургом, художником, искуснейшим скульптором, восстанавливая разрушенную плоть, моделируя и воссоздавая миллионы больных, утерянных клеток. Впрочем, в одиночку, без сознательной помощи Лалы он мало что смог бы сделать. Поэтому ему пришлось вживить в ее мозг нехитрое приспособление, при помощи которого стал возможен их обмен мыслями. И теперь, даже будучи на каком угодно расстоянии друг от друга, они могли беседовать, храня от всего остального мира тайну их общения.
Рано утром дежурная медсестра хирургического отделения отправилась в реанимационную. По долгу службы она вообще не должна была из нее отлучаться, а постоянно следить за подачей кислорода, физраствора, в случае ухудшения состояния критических больных – немедленно поднять тревогу. Однако вечером она допоздна сидела в холле у телевизора и потому проспала. Утром она торопилась в палату, ожидая самого худшего.
Вначале она тихонько приоткрыла дверь, потом широко открыла глаза, затем и вовсе их вытаращила – койка, на которой лежала самая тяжелая больная, за жизнь которой более всего опасались, была пуста.
Сестра раскрыла было рот, чтобы закричать, но неожиданное прикосновение заставило ее вздрогнуть и застыть от страха.
Медсестра медленно повернулась.
Безнадежная больная, которая давно должна была забыть мирские тревоги, стояла перед ней, закутавшись в простыню.
– Сестрица, – сказала она, заискивающе улыбаясь, – вам не трудно будет закрыть этот кран? А то он так ужасно капает… Сестрица, что с вами?!.. Помогите!.. – закричала она, подхватив медсестру, которую подобный артефакт довел до обморочного состояния.
И снова следователь Ахундов сидел в кабинете профессора Ганбарова. Сам профессор крупными, торопливыми шагами расхаживал по комнате, сердито дымя смятым в гармошку «Казбеком».
– Удивлены? – спросил он, утопая в облаках кисловатого дыма. – Небось, думаете: как можно, врач – и курит. Я не курил сорок лет. Как бросил в День Победы, с тех пор в рот не брал до вчерашнего дня. Однако то, что я увидел вчера, опрокинуло все мои представления не только о природе человеческого организма, но и природе вещей вообще. В какое-то мгновение я даже готов был поверить в существование бога.
Следователь усмехнулся.
– Напрасно смеетесь! – нахмурился профессор. – Вот скажите мне, что бы вы подумали, если бы… ну, скажем, у вашего «газика» отросли бы крылья, и он принялся бы с чириканьем порхать по деревьям?
Следователь рассмеялся.
– Я тоже так думал – мрачно заметил профессор. – Я провел тысячи операций. Среди них были удачные и не очень. Так вот, операция, которую я сделал этой девушке, была неудачной. Я делал ее в четвертом часу утра, ужасно себя чувствовал, еле держался на ногах. Клянусь вам, даже Амосов на моем месте не сделал бы большего. Я чувствовал себя студентом, который в прозекторской упражняется на трупе. Ибо доставили вы мне практически труп. Дважды наступала клиническая смерть. Мы убухали на эту красавицу почти весь наш запас крови. Две недели она лежала в реанимации между жизнью и смертью. Наконец, наступил кризис, который должен был завершиться летально. Позавчера, уходя домой, я попросил ординатора в случае ее смерти меня не беспокоить. С меня было достаточно бессонных ночей. Она должна бала к полуночи скончаться, не приходя в сознание. И представите себе, поднялась и пошла закрывать кран, который ей, видите ли, «капал на мозги». А потом попросила покушать и навернула полкило колбасы с большим аппетитом.
– Прекрасно! – просиял Рамиз. – Так сейчас она здорова?
– Здоровее нас с вами.
– Так выписывайте ее и дело с концом.
– Выписать больную через день после реанимации? – возмутился профессор. – После сложнейшей операции на сердце? Да меня же коллеги на смех поднимут!
– Тогда продолжайте ее лечить.
– Что лечить? Рентген не показывает даже пулевого канала. Остались лишь рубцы да шрамы.