Национальное блюдо Лаоса и Таиланда. Также он употребляется в соседних странах: Малайзии, Сингапуре и Индонезии. Такое сочетание продуктов для постсоветского русского человека литовского происхождения выглядело немыслимым. Первое впечатление от этого супа — культурный шок. Горстка риса и чашка супа — вполне достойная порция подкрепиться и согреться.
Не меньше меня удивляла так называемая демократичность этого заведения.
Иногда, но при первой же возможности заглядывал в это заведение. Своими глазами видел, как в эту забегаловку заходят явно очень и очень богатые люди и не стесняются отведать купленное блюдо прямо здесь, с такими, как я в то время. Демократизм, и при том не показной, а самый настоящий. Некоторые берут картонные стаканы с супом или бульоном и уходят. Ещё тогда подумал о том, что представить себе не могу, чтобы какой-то советский коммунистический начальник зашёл в ленинградскую пельменную и съел порцию пельменей с уксусом (в мою курсантскую юность это любимое лакомство в увольнении, если сильно повезёт).
Сейчас этой забегаловки уже нет…
Много прохожих было тогда в центре города: деловых офисных работников и беспечных прохожих, спешащих и неторопливых. Я тогда всматривался в их лица и видел много счастливых людей, иногда видел и хмурых, но всё равно их лица были не отрешённые.
Позже в центре города стало хоть и хуже, но ещё более или менее терпимо, всё это можно было наблюдать ещё эпизодически, хотя уже было очень неприятно местами.
Сейчас, всякий раз оказываясь в центре города, я вижу перед собой людей, связанных моим воображением с героями произведений о Хитровской площади города Москвы — Хитровки в бытность её центром криминального мира столицы. Ещё вспоминал атмосферу больших советских железнодорожных вокзалов.
Самое главное и ужасное находилось к югу от самого центра города. Там начинала простираться Метадоновая миля, где в тени Бостонского медицинского центра, в окрестностях самой загруженной травматологической больницы Новой Англии выросли метадоновые клиники, дома трезвости и всякие службы лечения наркомании. Этот район стал самым заметным символом национального опиоидного кризиса в городе. Метадоновая миля — поселение наркоманов и бездомных. Квартал усеян палатками и брезентовыми тентами, иной раз картонными коробками. Здесь живут сотни людей постоянно и тысячи эпизодически. Кошмар!
Вот в этой городской клоаке и обнаружили Глена.
После всяких полицейских формальностей Кэти определила Глена в больницу, но картина произошедшего сразу прояснилась. Глен — конченый наркоман на синтетических наркотиках, кроме того, у него полная амнезия.
Причину амнезии уже невозможно точно установить, так как если она вызвана специальными препаратами, то в организме уже не осталось их следов. Вместе с тем налицо несколько травм головы, какая из них стала причиной амнезии, установить тоже невозможно, как и то, когда и при каких обстоятельствах получена.
Нашла Глена полиция, точнее, их агентура в среде наркоманов и бездомных.
Со слов Кэти знаем, что в больнице он пробудет не более трёх дней, далее ему дорога в хоспис, который уже вовсю ему подбирает Кэти.
С нашей с Вильте стороны помощь Кэти в виде сдержанных причитаний, выражающих сочувствие, и двадцати тысяч долларов, хотя помогать деньгами, да ещё в таком не очень скромном количестве, не очень-то принято в таких случаях. Глен сам должен был в течение жизни подготовиться к возможному и подобному трагическому развитию событий и финалу — никто ему ничем не обязан.
Через несколько дней Кэти сопроводила Глена в Гондурас, в приличный хоспис для наркоманов. Со слов Кэти мы знали, что полиция разводит руками и не может установить, что произошло, видимо, не хочет ничего делать и не будет.
От работодателя Глена пришла невиданная по местным меркам материальная помощь в виде тридцати тысяч долларов. Но всё-таки пришла… благодаря Готтлибу, а точнее, Вильте и её воспитательной работе с Готтлибом.
Тем не менее всё это в комплексе с хорошей медицинской страховкой очень хорошее подспорье.
Когда Кэти вернулась из Гондураса, то коротко, но со слезами на глазах сообщила о понимании того, что увезла Глена умирать в более или менее хороших условиях.
Никому он, кроме своей жены, не нужен. Никому!
Впрочем, и Кэти тоже он не нужен. Для думающих людей хороший повод задуматься о том, что такое семья и её ценности, даже в таком современном городе, как Бостон.
Мы с Вильте поговорили на эту тему, и я усвоил, что она не хочет ничего знать о том, что с Гленом случилось, она считает, что её это не касается.
Нашла выход и Кэти. Прикрываясь полученными впечатлениями и эмоциями (возможно, лживыми) о бесполезности каких-либо действий, она не хочет стимулировать полицию на поиск правды. Кому он ещё интересен, если даже Кэти занимает такую жизненную позицию?
В случае с Гленом заинтересованных больше нет, потому что всем было очевидно, что никто не сможет установить истину. Даже интерес ФБР к случившемуся здесь не поможет, потому что они не любят заниматься бесперспективными делами.