Резиновое солнышко, пластмассовые тучки

Святая Вера стояла в стороне от всех под плакатом «Венерические болезни». Она скрестила руки, по привычке прикрывая бугрящие под свитером груди и была похожа на какую-нибудь великомученицу.

— Это грех, — с достоинством повторила Вера.

Медсестра тяжело вздохнула и скрылась в кабинете.

Гена бродил по грязному больничному коридору, разглядывал плакаты на стенах. Возле кабинетов врачей толпились ребята и девчонки с его класса или школы. В углу сидел запущенный мужичок с костылями и загипсованной ногой. Бегали доктора и медсестры с лицами, похожими на туго натянутые резиновые маски. Воняло потом и лекарствами.

Генка посмотрел на плакат в форме комикса из четырех последовательных картинок. На первой — худощавый мальчик с красным болезненным лицом и почему-то в очках подкуривал спичкой мастерски прорисованный косяк с марихуаной. От удовольствия мальчик жмурился как кот. На второй — все тот же мальчик, только слегка посиневший, широким движением бросал в раскрытую пасть несколько ярких продолговатых таблеток. На третьей — неутомимый мальчуган с осунувшимся серым напряженным лицом целился шприцем во вспухшую синюю вену на туго перевязанном жгутом предплечье. Гена вдруг понял, что мальчик на плакате похож на него самого.

На четвертой картинке был черный могильный камень с высеченной фоткой мальчика, неразборчивыми буквами и цифрами. Гена пригляделся, ему показалось, что там написано «Гена Кашин».

— На тебя похож.

Гена резко обернулся. За спиной стоял Кича и улыбался широкой маслянистой улыбкой. По Генкиной спине побежали мурашки.

— Пацан на плакате похож на тебя, — объяснил Кича. — Только ты же не наркоман, правда, Гена?

Было странно слышать от него это «Гена».

Не давая Генке опомнится, Кича приятельски обнял его за плечи и медленно куда-то повел.

— У меня к тебе дело, — заговорил он дружески. — Я понимаю, ты может быть обижаешься и на меня, и на Мамая, но поверь, все это в прошлом. Я больше никогда не сделаю тебе ничего плохого.

Гена ошарашенно молчал.

— Я даже хотел извинится, — продолжал Кича проникновенно. — Я вообще всегда нормально к тебе относился, но я понимаю, что некоторые наши шутки могли тебя обидеть… Многое, конечно, провоцировал Мамай…

Гена слушал и не верил ушам. Он так растрогался, что чувствовал как подступают слезы. Он был готов все всем простить. Они все куда-то шли.

— Ты неплохой парень, Гена, просто не слился с остальными, не стал как все. А они… Мамай, Друг, они жестокие… Но я не такой. Я никогда не хотел быть твоим врагом… Может быть мы станем друзьями…

Гена не мог произнести ни слова. От влажных глаз запотели стекла очков. Он уже все Киче простил.

— Проходи, — пригласил Кича, пропуская Гену в какую-то открытую дверь.

Гена словно под гипнозом шагнул внутрь.

Дверь за ним с грохотом закрылась. Кичи рядом не было. За дверью кто-то загоготал.

Внутри было тускло и накурено. Гена различил серые кафельные стены, грязные умывальники; он не сразу понял, что находится в туалете.

А где же Кича, думал Генка заторможено, зачем он меня сюда привел.

Потом он услышал женские голоса. Кто-то громко слил воду в бачке.

Я в женском туалете, понял Гена с ужасом. Он рванулся к двери, но ее либо подперли либо держали.

— И сильно побили? — донесся до Гены знакомый голос одноклассницы.

— Да здорово, — ответил другой, тоже знакомый. — Представляешь, мальчики с моего района. Я их даже знаю. Бедный Сом. По-моему, он симпатичный.

По грязному кафелю застучали высокие каблучки. Из кабинок вышли Ева и Кристина. Гена панически бросился на дверь. Девчонки услышали удар и насторожились. Дверь не поддавалась, за ней кто-то гоготал. От стыда, обиды и паники он заплакал.

— Кто здесь? — испуганно спросила Ева в темноту.

— Это… это я… — отозвался он срывающимся на плач голосом.

— Кто я?

— Маньяк, — прошептала Кристина.

— Я… Гена Кашин…

— Какашка?

— Гена Кашин, что ты делаешь в женском туалете?

— Дрочит, — сказала Ева и прыснула от смеха.

Гена залился краской. Он был уже настолько потный, что с очков стекало.

— Меня закрыли, — пропищал он противным плачущим голосом.

За дверью грянул дружный смех нескольких глоток. Там все слышали.

— И что нам теперь делать? — спросила Ева раздраженно. — Любоваться его прыщами?

Девчонки подошли ближе. Ему было так стыдно, что он не мог поднять лицо.

— А мы попросим их нас выпустить, — сказала Кристина.

От ее голоса Гена вдруг перестал дышать. У нее был чистый и нежный голос — как будто с ним заговорила мама, а ему нет еще пяти. Особенный голос. С Геной говорила мечта.

Он поднял глаза. Ева осталась позади, а Кристина стояла совсем близко, ее духи перебивали вонь туалета. Ему было стыдно, он хотел отвести взгляд, но не мог. Она была нереально, неестественно красива — одного взгляда хватало, чтобы исчезло все: грязный кафель, лужи под ногами, гиканье за дверью, вонь, злая и тоже красивая Ева. Остался только ее голос, ее волосы, расстегнутая верхняя пуговица на ее блузке. Ева была кукла; Кристина была ангел.