Читаем Резиновый бэби (сборник) полностью

Человек двумя пальцами уронил документ в оттопыренный карман пиджака и сел на стул.

– Вы тоже можете присесть, – разрешил он.

– Нет, спасибо... Слушайте, вы уже распоряжаетесь в моем собственном номере.

– А кто вам сказал, что это ваш номер?

– Что?

– Шучу... Я просто думаю, что нам лучше не устраивать... Муки из слона...

– Мухи из слона... И говорят – делать... И если вы не объяснитесь... Я вынуждена буду вызывать полицию...

– Конечно, конечно, я и сам сначала хотел разговаривать с вами в участке, но потом подошел к этому делу по-человечески и решил без шумихи. А то ведь, знаете... Солдафоны, руки заломили, по лестнице... И опять же через ресторан... А здесь просто на вопросы ответите, и все...

Он пригладил прядь на макушке и посмотрел нежно:

– Правда, ведь так оно лучше...

– Скажите, что вам от меня нужно?

– Вы располагаете некоторой информацией, которая нас интересует. Вот и все.

– А право на осмотр?

– Так я же при вас... Поймите, ведь не хочется поднимать шумихи. Раз-раз, и я ушел.

– Вы уверены, что ничего не путаете?

– Ну что вы! – Он склонил голову набок и протянул мне папку.

В папке было листов шесть, не больше, первую страницу открывала моя чуть смазанная фотография, остальное все на чешском, из чего узнаваемым было только мое полное имя. Я перелистывала листы бессмысленного текста, человек же перебирал вещи в чемодане. Наконец я закрыла папку и села на кровать.

– У вас в чемодане есть замочек? – ласково спросил он.

Я кивнула.

– Тогда застегните ваш чемодан, и я запечатаю его, чтобы вы не сомневались... И в случае возвращения все вернется к вам в полной сохранности. Не волнуйтесь. Это просто формальность, которой, увы, нам не избежать. Не думаю, что это будет продолжительной процедурой.

– Что значит – «в случае возвращения»?

– Не цепляйтесь к словам. Нынче все, кто хоть мало-мальски образован, просеивают все, что ни услышат, сквозь сито, найдут там соринку и ну кричать об этом. Будто несостоятельность чью-то хотят доказать... Что, например, в вашем случае совсем нецелесообразно, так как мы здесь для того, чтобы вы нам кое-что разъяснили, а не наоборот.

Человек достал из кармана веревочную катушку и металлическую таблетку с прорезью, кусок веревки перекинул через чемоданную ручку, вставил концы в прорезь таблетки и зажал ее маленькими аккуратненькими плоскогубцами. Получилось подобие печати. Одернул пиджак и резко выбросил вперед руку, приглашая идти. Взял с вешалки мое пальто, открыл дверь и вышел, чуть подталкивая меня перед собой.

Я поплелась к лифту.

Прозрачная кабина остановилась перед нами, в ней стоял высокий блондин, который спускался, видимо, из бара на крыше. Я встала между ними, Татарин нажал на кнопку, на которой было выдавлено «-2». Мы медленно проплыли сначала мимо клетки, в которой кричали два зеленых попугая, а затем мимо столика, ножками которому служили женские ноги в туфлях.

Блондин посмотрел на меня с интересом. Я отвернулась. Он вышел на первом, а мы поехали дальше вниз.

– Я не предполагала здесь подвалов, – сказала я, когда мы с Татарином попали в темное сводчатое помещение, заваленное всяким барахлом – старыми плетеными креслами, пронумерованными ящиками, металлическими контейнерами, рамами, с которых местами облетела гипсовая лепнина.

Здесь он ловко обошел меня и зашагал влево по узкому коридору. Мне ничего не оставалось, как пойти за ним.

– А куда мы идем?.. Извините.

– Не волнуйтесь. Мы идем к пониманию. – Он засмеялся. – Мы идем туда, где вас смогут принять.

Шли довольно долго, несколько раз поворачивали. Иногда спускались на несколько ступеней вниз. Воздух становился более влажным. Сильно запахло парником. Каменные плиты под ногами стали скользкими, и я еле успевала за ведущим. Стало холоднее, и Татарин с улыбочкой подал мне пальто.

– Почему здесь так холодно?

– Просто мы только что пересекли Широкую и скоро дойдем до Бржеговой улицы...

– И что?

– А сейчас над нами кладбище.

– Кладбище?

– Да, старое Еврейское кладбище. Еще немного, и мы дойдем.

Я невольно посмотрела наверх. Там был все тот же каменный низкий свод.

– Что вы хотите там увидеть?

Я вздрогнула и пожала плечами.

Узкий коридор стал чуть шире и светлее. Наконец начали появляться двери, а не только ответвления коридоров. Из одной даже высунулась женщина, но тут же с шумом ее захлопнула.

Татарин остановился, достал из кармана ключи, открыл одну из них под номером 24 и пригласил меня внутрь. Комната была квадратная и пустая. Мебелью в ней служил выступ, идущий по периметру – высотой и глубиной сантиметров шестьдесят. Верхние открывающиеся крышки служили сидениями, внутри которых можно хранить всякую всячину. На стенах, тоже по периметру, шли деревянные вешалки. Видимо, для верхней одежды.

В комнате было так же холодно, поэтому я не стала снимать пальто, села на выступ, засунув под себя ладони. Татарин вышел, но тут же вернулся с господином средних лет в очках с толстыми стеклами. Тот сел недалеко от меня, а Татарин вытащил из одного из ящиков маленький складной столик, поставил перед господином в очках и открыл на нем черную папку.

Очкарик откашлялся.

Перейти на страницу:

Все книги серии Высокое чтиво

Резиновый бэби (сборник)
Резиновый бэби (сборник)

Когда-то давным-давно родилась совсем не у рыжих родителей рыжая девочка. С самого раннего детства ей казалось, что она какая-то специальная. И еще ей казалось, что весь мир ее за это не любит и смеется над ней. Она хотела быть актрисой, но это было невозможно, потому что невозможно же быть актрисой с таким цветом волос и веснушками во все щеки. Однажды эта рыжая девочка увидела, как рисует художник. На бумаге, которая только что была абсолютно белой, вдруг, за несколько секунд, ниоткуда, из тонкой серебряной карандашной линии, появлялся новый мир. И тогда рыжая девочка подумала, что стать художником тоже волшебно, можно делать бумагу живой. Рыжая девочка стала рисовать, и постепенно люди стали хвалить ее за картины и рисунки. Похвалы нравились, но рисование со временем перестало приносить радость – ей стало казаться, что картины делают ее фантазии плоскими. Из трехмерных идей появлялись двухмерные вещи. И тогда эта рыжая девочка (к этому времени уже ставшая мамой рыжего мальчика), стала писать истории, и это занятие ей очень-очень понравилось. И нравится до сих пор. Надеюсь, что хотя бы некоторые истории, написанные рыжей девочкой, порадуют и вас, мои дорогие рыжие и нерыжие читатели.

Жужа Д. , Жужа Добрашкус

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Серп демонов и молот ведьм
Серп демонов и молот ведьм

Некоторым кажется, что черта, отделяющая тебя – просто инженера, всего лишь отбывателя дней, обожателя тихих снов, задумчивого изыскателя среди научных дебрей или иного труженика обычных путей – отделяющая от хоровода пройдох, шабаша хитрованов, камланий глянцевых профурсеток, жнецов чужого добра и карнавала прочей художественно крашеной нечисти – черта эта далека, там, где-то за горизонтом памяти и глаз. Это уже не так. Многие думают, что заборчик, возведенный наукой, житейским разумом, чувством самосохранения простого путешественника по неровным, кривым жизненным тропкам – заборчик этот вполне сохранит от колов околоточных надзирателей за «ндравственным», от удушающих объятий ортодоксов, от молота мосластых агрессоров-неучей. Думают, что все это далече, в «высотах» и «сферах», за горизонтом пройденного. Это совсем не так. Простая девушка, тихий работящий парень, скромный журналист или потерявшая счастье разведенка – все теперь между спорым серпом и молотом молчаливого Молоха.

Владимир Константинович Шибаев

Современные любовные романы / Романы

Похожие книги

Чудодей
Чудодей

В романе в хронологической последовательности изложена непростая история жизни, история становления характера и идейно-политического мировоззрения главного героя Станислауса Бюднера, образ которого имеет выразительное автобиографическое звучание.В первом томе, события которого разворачиваются в период с 1909 по 1943 г., автор знакомит читателя с главным героем, сыном безземельного крестьянина Станислаусом Бюднером, которого земляки за его удивительный дар наблюдательности называли чудодеем. Биография Станислауса типична для обычного немца тех лет. В поисках смысла жизни он сменяет много профессий, принимает участие в войне, но социальные и политические лозунги фашистской Германии приводят его к разочарованию в ценностях, которые ему пытается навязать государство. В 1943 г. он дезертирует из фашистской армии и скрывается в одном из греческих монастырей.Во втором томе романа жизни героя прослеживается с 1946 по 1949 г., когда Станислаус старается найти свое место в мире тех социальных, экономических и политических изменений, которые переживала Германия в первые послевоенные годы. Постепенно герой склоняется к ценностям социалистической идеологии, сближается с рабочим классом, параллельно подвергает испытанию свои силы в литературе.В третьем томе, события которого охватывают первую половину 50-х годов, Станислаус обрисован как зрелый писатель, обогащенный непростым опытом жизни и признанный у себя на родине.Приведенный здесь перевод первого тома публиковался по частям в сборниках Е. Вильмонт из серии «Былое и дуры».

Екатерина Николаевна Вильмонт , Эрвин Штриттматтер

Классическая проза / Проза