Резня в ночь на святого Варфоломея

— Мой отец, есть кое-что, чего следует остерегаться, это королева, моя мать, которая желает быть в курсе всех дел, как Вы знаете, ей ничего не надо открывать о нашем предприятии, по меньшей мере нынче, ибо она все испортит.

12 июля два этих человека оставались взаперти в течение нескольких часов. Когда адмирал вышел, все увидели, что он радуется и не жалеет поклонов, как бы благодарный Его Величеству за исполнение всех обещаний. Испанский посланник поспешил предупредить своего монарха.

Тут, возможно, настал момент, когда изменяется все течение событий. Возможно, Франция вот-вот будет брошена в одну из самых великих авантюр за свою историю.

Господин де Жанлис и не подозревал, что столь многое зависит от его поведения. Он должен был следовать советам адмирала, готовя соединение своих пяти тысяч с войсками принца Оранского. Но он предпочел поспешить прямиком к Монсу. И тут сын герцога Альбы, дон Федериго де Толедо, прекрасно обо всем осведомленный благодаря своим шпионам, устроил засаду на него близ Кьеврена.

* * *

В то время как судьба готовилась бросить кости, каждый пытался спасти свою ставку. Великий герцог Тосканский, инициатор этой жуткой затеи, с беспристрастием посылал деньги герцогу Альбе и принцу Оранскому.

— Ах, каналья! — вскричал Колиньи, услышав новости.

Филипп II довольно четко обрисовал положение Су-ниге: «Видны воодушевление и добрая воля, с которой действуют французы. Ибо можно, в целом, сказать, что они желают дать понять всему свету, будто они хотят мира, а я войны. И нет ни малейшего сомнения, как и Вы говорите, что если ваши сношения с мятежниками из Нидерландов увенчаются успехом, они пылко поддержат Ваше дело… Продолжайте вести ваши переговоры сообразно обстановке и попытайтесь узнать самые вероятные из их замыслов».

Дон Диего уже нашел действенное средство выполнить эту часть своей миссии. Жером де Гонди, обязанный представлять монарху иностранных послов и член Королевского Совета, рассудил, что надлежит противостоять «крайностям двух партий». Решительно настроенный против войны, он пообещал представителю католического государя сообщать ему все соображения, высказывавшиеся в Совете.

В тот же миг в Лондон тайно прибыл эмиссар герцога Альбы по имени Гарас. Уолсингем, искренний приверженец союза с Францией, настойчиво побуждал королеву без задней мысли не жалеть усилий, но Елизавета, определенно, выбрала противоположную позицию. Она приняла Гараса, выслушала его, приняла во внимание его взгляды и внезапно предложила ему то, на что испанцы не смели больше надеяться: «Если французы вступят во Фландрию, она передаст Флессинг герцогу Альбе».⁵⁹

Несмотря на пакт, Колиньи содействовал тому, чтобы Гавр отобрали у англичан. Восемь лет спустя дочь Тюдоров ответила на эту измену изменой.

* * *

17 июля королева-мать дала аудиенцию испанскому посланнику. И еще раз гарантировала ему мир. Разве не она сама совсем недавно издала запрет вступать в Нидерланды? Дон Диего поблагодарил ее, но выразил свое сожаление, что видит в опочивальне Ее Величества столько гугенотов. Тогда Екатерина обернулась к своей снохе, королеве Елизавете, находившейся на шестом месяце беременности:

— Вот кто может свидетельствовать, какова добрая воля их двоих (ее и короля).

И юная государыня подчеркнуто подтвердила:

— Так и будет, и мир не будет нарушен.

В тот же день судьба бросила кости. Жанлис, подвергшись нападению дона Федериго де Толедо, потерпел полный разгром, его малое воинство оказалась уничтожено, а сам он попал в плен. Поскольку он не был противником в регулярной, объявленной войне, испанцы не сочли нужным уважать законы войны. Они истребляли кого могли. Погибло три тысячи гугенотов. Их товарищи, бежавшие в беспорядке, подверглись нападению населения, которое намеревались освободить, но дома которого разграбили, а поля опустошили. Французов не любили во Фландрии. Чудом уцелевшие стеклись к Парижу, все в крови, оборванные, изнуренные, вынужденные нищенствовать.

Испанцы воздавали хвалы «руке Господней». Герцог Альба осмелился подвергнуть Жанлиса пыткам, чтобы получить улики против короля Франции. Между тем в этом не было никакой необходимости, поскольку он перехватил письмо Карла IX, которое давало Филиппу II достаточное основание объявить войну, если он того пожелает. Альборнос, секретарь герцога, писал кардиналу Гранвелю: «Я располагаю одним письмом, которое Вас буквально ошеломит, если Вы его увидите, но в настоящий момент его подобает утаить».

Новости о битве при Кьеврене вызвали в Париже глубокое потрясение. В военном отношении речь не шла о какой-либо катастрофе: поражение не устрашило ни войск принца Оранского, ни силы Колиньи. Итог был совершенно иным в моральном и дипломатическом смысле слова. Протестанты чувствовали, что их престиж рухнул. Применение пыток к Жанлису задевало честь всего дворянства.

— Надлежит как следует проучить испанцев! — в ярости вскричал Телиньи.

Колиньи сурово осуждал побежденного: