Резня в ночь на святого Варфоломея

Ганс Ретце — капитан швейцарцев, которые входят в Лионский гарнизон. Он направляет городскому совету Фрибура рапорт, где, в частности, пишет: «Сюда прибыли новости (27-е августа). Губернатор Мандело немедленно велел усилить охрану ворот и занять главные площади города… Приказано также вовсю трубить, что гугеноты должны оставаться в своих домах и сдать любое оружие, и также, что католикам запрещено их притеснять или посягать на их имущество».

Господин де Мандело принимает эти меры от своего имени.

28-го в четверг католики сильно возбуждены. Они вспоминают, что протестанты отдали город на разграбление в 1562 г., и грезят о мести. Господа де Рюби и де Массо, два лионца, «жившие тогда в Париже в интересах своего города», прислали в Консулат¹⁰⁹ рассказ о Варфоломеевских событиях. Их письмо, которое прибыло в этот четверг, содержит одну опасную фразу: «Намерением Его Величества является, чтобы в этом городе было совершено то же, что и в Париже…»

Но в пятницу 29-го в 10 часов утра Мандело получает от господина Мориса дю Пейра, кавалера ордена Св. Михаила, совершенно иного рода королевское письмо, датированное 24 августа (после пересмотра позиции, который произошел в тот день к полудню). «Никоим образом не в нарушение, — пишет Карл IX, — Эдикта об Умиротворении, который я, напротив, желаю поддерживать, как никогда ранее, прошу Вас дать понять, что каждый должен пребывать в покое и безопасности в своем доме, не брать в руки оружие и не задевать друг друга под страхом смерти».

Губернатор долго беседует с Дю Пейра, затем созывает городских эшевенов. Решено, что гугеноты будут защищены и что городское ополчение должно позаботиться об их безопасности. Но фанатики не отказываются от возмездия, на которое надеялись 10 лет, возбуждение нарастает, ширится. Мандело боится, «как бы все население не взбунтовалось», теряет голову и, кидаясь из крайности в крайность, приказывает реформатам явиться в его отель.

Тех, кто приходит, немедленно арестовывают, заточают в тюрьму, отводят в дом архиепископа и монастыри. Имущество протестантов охраняется как спорное. В течение ночи имеют место различные посягательства.

Воскресенье, 31-е. Группы вооруженных людей, выкрикивающих угрозы, собираются на перекрестках. Мандело добивается тем не менее сохранения порядка до послеполуденного времени. Тут новость о возмущении, охватившем Ла-Гильотьер, побуждает его поспешить в это отдаленное место.

Тут же фанатики врываются в тюрьму, где из заключенных погибает от семи до восьми сотен. Резня осуществляется «без шума и возмущения», — как напишет Жан де Массо своему брату в Париж. Это означает: без какого-либо сопротивления.

Гудимель, один из тех, кто составляет славу Франции, композитор Гудимель, автор музыки к псалмам Клемана Маро, гибнет вместе с капитанами, адвокатами, столярами, мастерами золотых дел.

Капитан Ретце сообщает подробности: «Г-н де Лион (Мандело) велел всех их зарезать и всех раздеть донага и везти в лодках по воде, убивать в домах, повсюду, где их можно найти, и день и ночь бросать в Сону и Рону. Есть еще большое количество реформатов в тюрьме, называемой Роанн, и есть у Целестинцев. В этом месте дозволено выйти некоторым, обратившимся в католическую веру».

Известному числу этих несчастных удается ускользнуть из цитадели и найти убежище, кому в Брессе, а кому за укреплениями Монлюэля.

Однако город не в состоянии угомониться. Он одновременно боится обвинений в умеренности и привлечения к ответственности за преступления. К тому же эшевены выражают негодование по поводу милосердия, которым, похоже, воспользовались себе на благо еретики цитадели. И одновременно приказывают написать своим делегатам Массо и Рюби: «С тем чтобы людей и в дальнейшем не притесняли и не разыскивали на основании означенного чувства, мы весьма хотели бы получить от Его Величества декларацию, которая, как Вы уведомляете, необходима, дабы убедить людей не впадать отныне в беспокойство; и было бы хорошо, если бы то, что совершено в нашем городе, было бы признано законным».

Делегаты отвечают, что король удивлен лионской вялостью: расправы на Роне и на Сене были неодинаковы по размаху. Обезумевшие эшевены обращаются с упреками к Мандело, который направляет два доклада в Лувр и сообщает непосредственно Карлу IX: «Государь, на мне нет никакой вины, ибо я не знал, какова воля Вашего Величества, кроме как из приказа, к тому же запоздавшего, и буквально изнемогал от страха, что Ваше Величество скорее разгневает то очень немногое, что сделали у нас люди, тем более что во всех соседних провинциях ничего не произошло».

Едва отбыл его курьер, прибывают новые указания. В письме от 14 сентября король повелевает: «держать под хорошей охраной» мятежных гугенотов, но выпустить остальных и дозволить им жить в мире. Что касается убийств, то «Его Величество недоволен, что люди по своей личной воле предприняли такие вещи, и означенный господин де Мандело пусть отдаст приказ, чтобы не случалось отныне ничего подобного».