Рябиновая невеста

Она посмотрела на его руку, стискивающую её запястье, и начала рассказывать о том, как осень приходит в Илла−Марейну. Она говорила тихо и напевно, как в золото одеваются лиственницы и в алое — рябины, краснеют листья брусники, и наливаются кровавые ягоды клюквы… О туманах, мягких, как пуховая шаль, и тёплых, что придут через месяц и укроют Перешеек и весь Эль−Хейм. Но перед этим все иннари севера соберутся на камлание в Красном логе, будут бить в бубен и призывать Рогатого бога − Оленя Великого Охотника, чтобы пришёл он править севером. А вместе с ним и луноликая Моор−Бар, его верная спутница. И чтобы заперла она ворота на север и хранила Илла−Марейну до весны от всякого зла. Как пройдёт луноликая в серебряной короне и накидке из меха горностая, и мех будет стелиться по земле, растворяясь и превращаясь в густой туман. Он окутает болота до весны, поднимется вода и скроет единственный путь на север, через Перешеек. Иннари верят, что именно на юге обитают злые духи…

​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​​

И в чём-то они правы. Зло всегда приходит с юга.

Олинн посмотрела на Бьорна и подумала, что, может, вот об этом каждый раз и говорят шаманы? И Тильда, говоря о южной заразе, имеет ввиду именно божьих людей?

− Лин−н−на… Красивое имя… Молода ты для экономки… − пробормотал Бьорн и провалился в забытьё.

Сон-трава сделала своё дело.

Олинн осторожно высвободила руку, потёрла запястье и направилась к очагу. Разожгла огонь, поставила варить похлёбку, решив, что утром надо будет покормить этого медведя и распрощаться. Завтра вернётся Торвальд, надо будет и его покормить и…

… и, пожалуй, не стоит ему знать о том, что тут было.

Почему она решила скрыть это от своего главного защитника? Олинн этого не знала. Просто… так будет правильнее, чем объясняться с Торвальдом, зачем она водила этого мужчину в ручей и… вообще. Он и так-то считает всё это дурной затеей, и не сказать, что он так уж и не прав. Затея чем дальше, тем всё дурнее.

Молода она для экономки? Много вы понимаете, господин «медвежья вежливость».

Олинн вздохнула и посмотрела на лежанку. Бьорн уснул крепко и дышал тихо. И вот так, в забытье, он не казался ей опасным. Но в душе она знала — это не так. Она снова взглянула на свою ладонь.

Как же кстати он потерял память! Раз он не вспомнил, что с ним случилось, то и про украшение не вспомнит тем более. И если вспомнит… А вспомнит ли? Видимо, удар по голове был слишком сильным. А если память к нему не вернётся совсем, то куда он пойдёт, если даже имени своего не знает? Да какое ей вообще до этого дело?!

Но ведь ворон не зря привёл её к нему, так что, как ни крути, а она его аэсмэ, и значит, ответственна за судьбу этого медведя до тех пор, пока он не сможет жить дальше без её помощи. Может, Тильда согласится пока приютить его у себя? Он сильный, поможет ей избушку подлатать, вон уже угол, что смотрит на реку, покосился.

Но вёльва не любит божьих людей…

Олинн взялась метёлку, не привыкла сидеть без дела. Надо навести порядок в избушке, а то вернётся Тильда, будет недовольна. Она почистила очаг, принесла ещё дров, перемыла котелки и смахнула повсюду пыль. Убралась в шкафу со склянками, перестелила лежанку Тильды и принесла свежей мяты, чтобы разложить на полу, да так и провозилась до самой темноты. В замок сегодня она возвращаться не собиралась. Торвальд тоже появится только завтра, да и то к вечеру. Но когда стемнело, она вдруг задумалась, а где же ей лечь спать?

Оставаться с Бьорном вдвоём в избушке ей было страшно, но и спать на улице тоже не хотелось. И она снова пожалела о том, что так некстати отпустила Торвальда. Посидела какое-то время, глядя на догорающую свечу и слушая лягушачьи трели, а затем задула огонёк и улеглась на лежанку Тильды, поставив рядом кочергу и положив кинжал под подушку. Мало ли, вдруг этому медведю, что дурное в голову придёт…

А где-то посреди ночи Бьорн снова начал метаться во сне и кричать, и теперь она отчётливо разобрала слово, которое он произносил ещё в прошлый раз.

Лирия… Лирия…

И теперь стало понятно — он зовёт в бреду какую-то женщину.

Олинн некоторое время лежала в темноте, слушая его тяжёлое дыхание и эти душераздирающие стоны, но поняла, что не сможет больше уснуть. Она сползла с лежанки, зажгла свечу и налила в кружку отвар. Прихватив с собой кочергу, подошла и присела у изголовья, разглядывая лицо Бьорна. Его снова мучила лихорадка, и на лбу выступил пот, и если он продолжит так кричать, то до утра она тут с ума сойдёт.

Странно, что сон-трава его так быстро отпустила, надо в следующий раз положить побольше. Хотя целая кружка этого отвара и коня бы свалила. Однако же…

Олинн дотронулась пальцами до его лба. И правда, жар, да какой сильный! Вот вам и купание в ручье! Вот и расплата за упрямство!

− Выпей, станет легче, − прошептала она и хотела протянуть кружку, но даже взять её не успела.