Рябиновая ветка

Стуча ногой, вытирая на ходу руки, доктор торопливо вышел в приемную. Парень стоял, распахнув широкий тулуп, и поигрывал гибким ременным кнутом.

— Вы знали, что она беременна? Я те… те… — сказал доктор, волнуясь и от этого, как всегда, особенно заикаясь, — теперь не могу за нее отвечать. Кто сделал ей аб… аборт?

Широкое носатое лицо парня стало медленно краснеть. Он несколько раз переложил кнут из одной руки в другую.

— Не мой ребенок, — сказал он, исподлобья всматриваясь в доктора. — Меня год дома не было.

У доктора болезненно сморщилось лицо. Он закричал:

— Идите, и… и… идите домой. Потом при… при… приходите. Позже!

Парень оглянулся и шагнул к доктору.

— Ребенок был? Значит, кровь-то…

— Ступайте! — вскрикнул доктор. — Вы мне мешаете работать.

Парень не уходил и смотрел на Татаринцева зло и требовательно.

— Да говорят же тебе, что ты мешаешь, — раздался громкий голос сестры. — Вот ведь какой поперешный парень.

— Да тише вы, Пелагея Ильинична, — остановил ее доктор и скрылся в операционной.

— Да, да, не кричи, — сказал парень.

— Вот я тебе сейчас крикну, — проговорила Пелагея Ильинична, приближаясь к нему. — Ишь ты, какой смелый…

Вид ее был так грозен, так подействовал на парня ее громкий голос, что он отступил к дверям.

— Ступай, ступай…

Пелагея Ильинична слегка толкнула его в плечо, и он нехотя вышел.

Юрий Николаевич и Ольга Михайловна наклонились над больной. Тонко звенел инструмент, который доктор бросал на стеклянный столик. Пелагея Ильинична двигалась по комнате быстро и бесшумно, с полуслова понимая, что нужно доктору.

Больная пришла в себя, безразличным взглядом скользнула по лицу Песковской и закрыла глаза. Ее осторожно перенесли в палату. Она была все так же мертвенно бледна, неподвижна и тиха.

— Кажется, парень не отец ребенка, — сказал доктор, оставшись вдвоем с Песковской. — А я взял и все ему рассказал…

Ольга Михайловна стояла с изменившимся лицом, сцепив пальцы рук.

— Да, неприятная история, — проговорил доктор. — Кто мог сделать ей аборт? А я еще гордился, что у меня в районе нет бабок.

— Что с ней будет?

— Вы, врач, задаете такой вопрос. Вы же знаете, что даже в больничных условиях аборт на шестом месяце редко кончается благополучно.

— Кто мог сделать ей аборт? — повторил, помолчав, он снова свой вопрос.

* * *

В этот день доктор принимал больных без своих обычных шуток, строго и сердито. Часто он прерывал прием, хромая, проходил в палату к больной и надолго там задерживался. Песковская в своем кабинете принимала детей. Освободившись, она тоже шла в палату и сидела около больной.

Под вечер, когда прием больных уже закончился, к больнице подъехали на пароконной бричке председатель сельсовета, усатый широкоплечий Морозкин с красным обветренным лицом, и молодой парень, председатель колхоза, «Ленинский путь» Степан Трофимович Юрасов, одетый в поношенную военную гимнастерку. Они приехали с поля. На крыльце больницы долго счищали грязь с сапог. Шумно и быстро прошли в кабинет доктора.

Морозкин выпил подряд два стакана воды, вытер ладонью усы и сказал:

— Скоро, Юрий Николаевич, сев начнем. Земля бистро сохнет…

Он налил еще полстакана воды и выпил ее залпом.

Доктор рассказал им об утреннем происшествии и спросил:

— Белоусова Ивана вы хорошо знаете?

— Еще бы не знать, — усмехнулся председатель сельсовета. — Да кто его в селе не знает? Верно, Юрасов?

— Знаю, — пренебрежительно отозвался Юрасов.

— Чужой для села, — сказал Морозкин. — Отец его жадный был мужик и детей своих боялся. Всех от себя поотделял. А Ивану все время хотелось отцовского богатства достичь. Когда отец сгорел с мельницей, он в город уехал извозничать.

Доктор рассказал о своем утреннем разговоре с Белоусовым.

— Он сказал, что ребенок не его…

— Как это может быть? — удивился Морозкин. — Вот здорово. А чей же он тогда?

— Но в деревне он давно не живет?

— Ну, это он брешет. Здесь он бывал, и она часто к нему ездила.

— В город она собиралась переехать, — добавил Юрасов. — Кажется, с квартирой у них там плохо было.

— А как ее состояние? — осторожно спросил Морозкин.

— Трудно сейчас сказать, потеряно много крови.

— А хорошая дивчина была, — сказал Юрасов. — В колхозе здорово работала. Раз снопы с ней вязал. Ох, дала же она мне тогда жару. Огонь была девка. И что она в нем сладкого нашла?

— Юрий Николаевич, — сказал Морозкин, прерывая разговор. — Мы ведь к вам на минутку… Хотели сообщить, что сельсовет отводит дом для приезжих больных. Нужен небольшой ремонт. Мы его быстро сделаем.

— Вот это уважили, — обрадовался доктор. — Ну, а уж ремонт в ударном порядке надо.

— Хорошо. Сами о том болеем. Поехали дальше, Юрасов?

Председатель приложил пальцы к козырьку фуражки.

— До свидания, Юрий Николаевич. Опять в поле. Полевые станы оборудуем. Когда с вами поедем?

— Как-нибудь, — неопределенно пообещал доктор. Он стоял, опираясь о стол. У него было очень усталое лицо.

Татаринцев ненадолго сходил домой и вечером опять пришел в больницу.

— Какой пульс? — спросил он Песковскую.

— Нитевидный.

— Грелки ставили?

— Да.

— Идите домой и отдохните.

— Но вы меня позовете, если ей станет хуже?

— Позову.