Рябиновая ветка

Они начали совещаться. Получалось так, что удобного места не найти: в одном доме не понравится, в другом — тесно, а в третьем — всем было бы хорошо, но на беду вчера приехали родственники…

— А к Шестопалихе? — вспомнил технорук.

— Верно, — согласился председатель и громко позвал: — Ленька! — В окне показалась русая головка мальчика. — Пойди к Шестопалихе, — начал отец, но передумал. — Сходи сам, тебя она послушает, — попросил он технорука.

Технорук поднялся, но без особой охоты, и ушел. Председатель сидел молча, словно забыв о Сергее, покусывал соломинку.

Технорук скоро вернулся и повел Сергея. Шестопалиха согласилась принять квартиранта. Технорук молча шагал впереди Сергея. «Не очень-то вы приветливы», — подумал сердито Сергей.

Калитка во двор была распахнута, от нее к крыльцу вела белая мозаичная дорожка из осколков мраморных плит.

В полутемной горнице у раскрытого окна сидела женщина и пила чай. На столе паром фыркал самовар.

— Привел жильца, Варвара Михайловна, — проговорил технорук и тотчас вышел.

— Послушай без сердца, Петр Васильевич, — начала хозяйка, вставая.

Но в ответ ей только прогремело ведро в сенях, которое задел, выходя, технорук.

Хозяйка включила свет, и Сергей увидел старую, сильно поседевшую женщину, с темным лицом, изрезанным множеством глубоких и мелких морщин.

Варвара Михайловна пригласила Охлупина раздеться.

Сергей оглянулся и, увидев вбитые в стену большие гвозди, обмотанные лоскутками, повесил плащ и кепку. В чистенькой горнице справа от двери стояла никелированная кровать, застеленная пикейным одеялом, слева — побеленная русская печь. Крашеный, поблескивающий пол был покрыт самоткаными дорожками. Несколько хороших репродукций пейзажей в застекленных рамках висели на стенах.

Сергей опять посмотрел на хозяйку. Лицо у нее было расстроенное, блюдечко она держала как-то особо, устало согнув худую руку. Видно, уходилась за день по хозяйству и теперь отдыхала.

Варвара Михайловна ни о чем не спросила Охлупина и только предложила чаю или молока. Сергей попросил молока.

Напившись холодного молока, Сергей вышел на улицу покурить и присел на скамеечку у ворот. Почти во всех домах в окнах горел свет, и темная улица казалась широкой, как площадь. Послышались женские голоса. Девушки в белых платьях прошли так близко, что чуть не задели Сергея. Одна из них низким красивым голосом запела песню.

Сергей вслушался, ожидая продолжения запевки, но пение на этом оборвалось.

«Да, встретили… Как я тут работать буду», — подумал он, перебирая впечатления, оставшиеся от неулыбчивого и хмурого председателя артели, молчаливого технорука и расстроенного лица хозяйки квартиры.

Сергей вернулся в дом. Варвара Михайловна провела его в боковушку, где успела застелить постель. На письменном столе в вазочке стояли свежие цветы, на стене тоже висели репродукции.

Какие-то красные ягоды лежали на столе за чернильным прибором. Сергей подошел поближе и увидел рябиновую ветку, сделанную из камней и закрытую от пыли прозрачным целлофаном: гроздь крупных ягод из сургучной яшмы и три темноватых, чуть намеченных листочка из змеевика. Что-то не понравилось мастеру в начатой работе, и он не завершил ее. «В семью камнереза попал», — подумал удовлетворенно Сергей.

Он разделся и потушил свет.

Слышался скрип половиц под шагами хозяйки, несколько раз она так тяжело вздохнула, что Сергей окончательно утвердился в предположении, что в доме какая-то большая неприятность.

Громко хлопнула дверь, и звонкий девичий голос встревоженно спросил:

— Мама, кто у нас?

— Тише, — шепнула мать. — Спит… Из города человек. На завод к вам…

— А! — равнодушно протянула девушка.

— Собрать ужин?

— Не надо, ничего не хочу, — нетерпеливо ответила девушка и быстро прошла по дружно заскрипевшим половицам.

Из репродуктора зазвучала музыка и тотчас оборвалась.

Скрипнули пружины кровати, очевидно, разбирали постель.

Мать с укором сказала:

— Ну, что ты, Нюра, такая? Смотреть тошно…

— Что, что, — с раздражением начала девушка, и вдруг в голосе ее прорвались слезы. — Завтра опять на плиты пойдем… Вот чего! И слушать не хочет. Вам, говорит, забава, а мне план. Вот как он рассуждает… Больше, говорит, о цехе не заикайтесь.

Послышались сдержанные рыдания девушки.

Мать и дочь заговорили так тихо, что уже ничего нельзя было разобрать. Девушка, кем-то сильно обиженная, плакала, а мать старалась успокоить ее. «Солнце глиной не залепишь…» — сердито сказала в чей-то адрес Варвара Михайловна.

Скоро голоса смолкли, щелкнул выключатель, и дом погрузился в тишину.

Утром Сергей умывался во дворе. По ступенькам крылечка звонко простучали каблуки.

— Без меня воду на огород не таскай! — крикнула девушка. — И корову сама подою.

Охлупин обернулся. У крыльца стояла девушка лет восемнадцати. Его поразили голубые глаза такой ясности, что трудно было представить их отуманенными слезами. Светлые волосы она уложила в небрежный пышный узел, и казалось, что это сделано сознательно: небрежность прически очень шла к широкому смугловатому лицу. Короткие рукава пестрой блузки открывали загорелые руки.