Рябиновая ветка

Низко надвинув шапку, облизывая мокрые губы, вглядываясь с тревогой в пустынные синеющие дали, Никита Алексеевич упорно вел моторку, до боли в суставах сжимая вырывающийся руль.

Тревожный, хватающий за душу, голос сирены пронесся над водой и вернулся, отраженный отвесным скалистым берегом. Никита Алексеевич увидел впереди, слева, белую санитарную моторку. Она быстро приближалась, вспарывая носом волны.

В женщине, сидевшей на корме, в резиновом плаще с капюшоном, опущенном на голову, смотритель узнал Веру Васильевну — врача больницы в Заброшине. Когда между лодками оставалось не больше пяти-семи метров расстояния, она резким голосом крикнула:

— Куда вы?

— К вам… Детей спасать.

— Идите к берегу…

Ближе у берега море было спокойнее, и лодки смогли сблизиться бортами. Вера Васильевна поспешно перескочила к Никите Алексеевичу и, отбросив на спину капюшон, наклонилась к детям.

— Как? Все? — Она оглянулась на отца. — Почему Дуся не поехала?

— Маяк нельзя оставить.

— Давайте их ко мне.

Моторист помог переложить детей в санитарную лодку, перешел в нее и Никита Алексеевич, закрепив свою тросом.

— Теперь быстрее, как можете! — приказала Вера Васильевна мотористу.

Низовой холодный ветер бил в лицо и катил навстречу высокие валы ноздреватой воды. Кругом быстро синело, с середины озера надвигалась вечерняя тьма. Натужно стучал мотор, и Никита Алексеевич, наклоняясь, с тревогой прислушивался к работе чужого двигателя — не сдаст, дотянет?

Вера Васильевна так и забыла надвинуть опять капюшон, и Никита Алексеевич видел ее знакомое круглое лицо, с очками на маленьком пухлом носу, с плотно сжатыми губами. Она часто наклонялась к детишкам, что-то доставая из раскрытой санитарной сумки. Движения ее были спокойные, уверенные, как будто она находилась не в утлой посудине, прыгавшей по волнам, среди свиста ветра, в сгущающейся темноте, а у себя в палате. Никиту Алексеевича била лихорадка, он не мог унять дрожь, но теперь, когда он видел с ребятами врача, в нем рождалась надежда: может, все обойдется благополучно.

Вера Васильевна, занятая детьми, ни разу не вспомнила о нем. Только, когда блеснули огни Заброшина, она спросила:

— Как вы решились?.. Такой ветер!

— А что же делать?

— Меня ждать.

— Об этом и не подумали. А как вы о ребятах узнали?

— Директор леспромхоза у вас ночевал? Он звонил сегодня. У него сын в городской больнице лежит. Вот я и выехала ваших проверить.

Перед пристанью моторист включил сирену, и ее тревожный вопль понесся к берегу.

Моторка ткнулась в черные сваи пристани. Резкие тени от фонаря метались по берегу. Невдалеке темнели низкие строения рыбных лабазов. Никита Алексеевич помог подняться врачу и перешагнул онемевшими ногами с лодки на пристань, покачиваясь, растирая окоченевшие руки и лицо.

Знакомый рыбак спросил:

— Никита? Ты? Ну, что?

— Плохо… Четверых привез.

В больничном здании светились все окна. Вера Васильевна первая вошла в приемную, сбрасывая на ходу плащ и показывая рыбакам, куда положить детишек. Сергунька в бреду быстро и возбужденно что-то шептал, потом громко позвал: «Мускет, Мускет!..» — и тонко заплакал.

Рыбаки, стараясь не стучать подкованными сапогами, вышли из приемной.

Никита Алексеевич, прислушиваясь к трудному дыханию детей, стонам и плачу, прислонился к косяку, еле держась от усталости на ногах. На нем не было и сухой нитки. На запавшем, посеревшем лице лихорадочно блестели глаза.

Вера Васильевна и сестра быстро раздевали детей.

Оглянувшись, врач, казалось, удивилась, что отец еще тут.

— Идите, отдыхайте, — приказала она. — Здесь вы теперь ничем не поможете.

— Что у них?

— Разве я не сказала? Конечно, дифтерит. Ночевать где будете?

Он назвал дом знакомого рыбака.

— Ну, идите, идите. Найду, если нужны будете.

Только на улице Никита Алексеевич вдруг понял страшный смысл вопроса врача о месте его ночлега, и ему захотелось вернуться.

Ночью он несколько раз приходил к больнице и подолгу стоял на крыльце, всматриваясь в освещенные окна. Ни одного звука не доносилось оттуда, только изредка на оконные занавески ложились женские тени.

Поселок спал. Уныло свистел между домами ветер, раскачивая деревья, слышался отдаленный шум моря.

Утром, увидев Никиту Алексеевича в больнице, Вера Васильевна устало сказала:

— Утешать не буду, плохи ваши дети.

Никита Алексеевич вышел из больницы, сел на крыльцо и подумал: «Что мы с Дусей без них? Неужели не успел довезти?»

Вспомнилось, как после Бориски они с Дусей ждали девочку, придумывали ей имя, а родился мальчик. Шли сыновья — четыре сына. Никита Алексеевич даже как-то пошутил, что могла бы Дуся в больнице сменить мальчика на девочку. «Ладно, — сказала тогда Дуся, — четыре сына — четыре охотника вырастут. Дичью нас завалят».

На какое-то мгновение ему представилась бухта Крестовая, вся в разбегающихся от дома тропинках, маяк на скале, и таким безрадостным показалось это место без детей, такое щемящее горе подступило к сердцу, что Никита Алексеевич низко склонил голову и закрыл глаза.