Рябиновая ветка

Только два раза за это время получила она весточки из Заброшина. Зашел незнакомый охотник и передал записку от мужа; в положенный день в бухту вошел катер гидрометеорологической службы, и ей вручили письмо.

Однажды в середине дня Дуся заметила с маяка черную точку. Море в этот день лежало особенно спокойное, голубое до самого горизонта, а воздух был хрустально прозрачен, и на восточном берегу были видны снежные вершины Хамар-Дабанского хребта.

Сердце тревожно забилось. Даже в бинокль Дуся не могла бы еще разглядеть лодку, но сердце подсказывало, что плывет Никита.

Все ближе лодка…

У Дуси опустились руки: только один человек сидел на корме. Почему же один?

Тихо, боясь оступиться и упасть, Дуся спустилась по крутым лестничкам на берег и села на камень.

Лодка вышла из-за мыса. Стук мотора, всегда радовавший женщину, сейчас действовал болезненно, как будто в голову вколачивали мелкие гвозди — один за другим.

Подняться навстречу мужу не хватило сил. Никита Алексеевич вышел из лодки и молча остановился перед женой, с осунувшимся за эти дни лицом, с глазами, обведенными черными кругами, и Дуся медленно поднялась.

— Ну? — с коротким придыханием спросила она.

— Поезжай… Поправляются детишки, только Сергунька еще плох.

Дуся закрыла лицо и неслышно заплакала, припав головой к плечу мужа.

Никита Алексеевич тихо уговаривал:

— Ну, полно… Миновала беда. Боялась, Дуся?

Он взял ее лицо в ладони и поцеловал в глава.

— Все теперь хорошо.

— А Володя? — спросила Дуся. — Слышал о нем?

— Тоже поправляется. Нас Иван Степанович навестить собирается. Да он тебя в Заброшине встретит. Поезжай, Дуся.

— Поеду!

— Доплывешь одна? Не боишься?

— А хоть бы шторм…

Никита Алексеевич помог Дусе спуститься в лодку. Мотор ровно зарокотал, и лодка тронулась в обратный путь.

Никита Алексеевич стоял на берегу. У поворота за мыс Дуся оглянулась и помахала платком. Моторка скрылась, и смотритель пошел на маяк.

1954 г.

ТЕТЯ ДАША

Весь день мы шли пешком по берегу Чусовой от камня Ермак, где осматривали остатки старинного Строгановского железного рудника. Вода стояла еще высокая, сплавщики «зачищали» обмелевшие берега, на которых застрял от весеннего сплава молевой лес, сбрасывали его в воду. Там, где каменные скалы, выступая из воды, не давали пройти берегом, мы сворачивали на горные лесные тропинки.

Хороши эти лесные тропки на Чусовой. Поднимаешься ложком от реки и вступаешь в просторы зеленого океана. Гремит в мшистых камнях ручей, бежит звонкая прозрачная вода, сверкающая под солнцем; трава высокая, сочная, руками раздвигаешь могучие заросли резных папоротников. Пахнет цветущим шиповником и рябиной. По склонам лога встают густые сосняки со стволами цвета темной бронзы, перемежаемые лиственными породами. Не смолкают птичьи голоса. Лесные поляны вспыхивают желтыми лютиками, лиловыми колокольчиками, белыми ромашками.

К вечеру мы добрались до села Мартыновки, две улицы которого вытянулись по правому берегу Чусовой; высокий левый берег остро срезан. На серой отвесной стене зеленели только мох и лишайники, из-за гребешка горы чернели ровные силуэты верхушек елей. Солнце склонялось за гору, а на реку уже упала тень горы.

В конторе правления колхоза в этот час было пустынно, только в соседней комнате счетовод разговаривал с женщиной. Басовито и громко звучал в пустой комнате голос женщины, толковавшей что-то об удобрениях, которые ей обещают третий день. Счетовод тихо и кротко отвечал ей, женщина возражала, и голос ее гудел сердито, раздраженно.

Вскоре они замолчали, и через комнату быстро, сильно стуча сапогами, прошла высокая, крупная женщина. Платье сидело на ней, как влитое. Все черты лица были крупны и чуть грубоваты.

Мы спросили счетовода, где можно остановиться на несколько дней. Он подумал.

— Ступайте к тете Даше, отсюда через три дома. Изба просторная — их трое.

Дом тети Даши выделялся среди других березками перед окнами. Во дворе, поставленном по обычаю этих мест под одну крышу с избой, горьковато пахло черемуховым соком.

В избе, наклонившись над раскрытым сундуком, спиной к двери, стояла женщина. Она выпрямилась, повернулась и оказалась той самой женщиной, которую мы только что встретили в правлении. Из-под платка выбивались пряди седых волос.

— Можно у вас переночевать?

— На улицу вас не прогонишь… Что ж поделаешь, ночуйте, — сказала равнодушно тетя Даша и опять наклонилась над сундуком, перебирая какую-то одежду.

Через некоторое время, выполняя долг хозяйки, она спросила:

— Квас пить будете?

Принесла большую стеклянную банку холодного квасу, приятного вкусом и запахом какой-то травы. На похвалу квасу равнодушно отозвалась:

— Все хвалят…

Я скоро лег спать.

Утром сквозь открытую в сени дверь услышал уже знакомый резкий голос тети Даши:

— Витькя! Витькя!.. Вставай!..

И через некоторое время опять:

— Витькя! Витькя!.. Вставай!..

В избе появился заспанный парнишка лет шестнадцати-семнадцати, худенький, но росту, видать материнского. Оказалось, что ночью он пас табун коней, а сейчас мать торопила его к ветеринару.