Рябиновый дождь

— Говорю: катастрофа. Примерно час назад на охоте…

— Моцкуса, да? — Саулюс схватил его за руку. — Моцкуса?!

— Нет, лесника.

— А кто?

— Моцкус.

— Так я и думал, — Саулюс тыльной стороной руки вытер лицо. — Я ждал этого…

— Ты что-нибудь знал? — заволновался приятель.

— Ничего я не знал. Перед тем как лезть к шефу, этому поганцу следовало бы танк купить.

— Что ты тут мелешь, осел? Я нарочно зашел предупредить тебя, чтобы ты, услышав об этом из чужих уст, черт знает чего не подумал.

— Я чувствовал, Йонялис, что эта чертовщина добром не кончится. Еще до аварии, понимаешь? Уж слишком они запутались, слишком много людей втянули, желая все скрыть.

— Клевета! — крикнул Йонас. — Моцкус все может, но только не это. Мы с ним фронт прошли. Поверь, он человек решительный, резкий, но из-за угла?.. Боже упаси!

— Ну, прав ты, прав, прав… Но почему ты этого поганца в болото не бросил?.. Почему ты это дерьмо в больницу приволок?.. Ведь вы были вдвоем.

— Если бы ты не был инвалидом, получил бы по морде, — сказал Йонас, испугавшись того, что Саулюс отгадал его сокровенные мысли. — Виноват, по лицу.

Они долго смотрели друг на друга и не находили слов. Глядя на бледнеющего Саулюса, Йонас краснел.

«Не думай, я еще встану», — хотел сказать Бутвилас, и Йонас понял его без слов.

— Прости.

Когда Йонас вышел из больницы, уже смеркалось, а по дороге и совсем стемнело. В предбаннике горело несколько свечей, мужчины освежались пивом и разговаривали, раскрасневшиеся, веселые, перепоясавшиеся полотенцами. Они уже не могли сердиться на Йонаса.

— Тебя только за смертью посылать, — буркнул Моцкус.

— Ее я и возил, — ответил Йонас и, наклонившись к шефу, тихо добавил: — Вы не могли бы выйти со мной на двор?

— Нет, — громко ответил Моцкус, — не могу. У меня нет никаких секретов от этих людей. Как ты там о таких говоришь?

— Смертельные друзья.

— Так вот, выкладывай. — Он был в хорошем настроении, ибо был убежден, что шофер обязательно заговорит о Бируте или Саулюсе.

— А может, не надо? — сомневался Йонас. — Плохие дела.

— Что, Саулюс?! — вскочил шеф. — Ну?

— Нет, я Жолинаса на дороге нашел. Его кто-то подстрелил.

— Так ему и надо, — Моцкус сказал то, что думал, и лишь потом до него дошел смысл слов Йонаса. — Погоди, какого Жолинаса?.. Лесника?

— Его. Как сумасшедший домчал его до больницы, а он при всех: это Моцкус меня, когда я камыш резал… За какую-то катастрофу и жену… — Йонас и сам не почувствовал, как подсознательно поверил в то, что сказал.

— Погоди, погоди, может, ты выпил?.. — Викторас поднялся, включил свет и, глянув на Йонаса, побледнел. — Ложь! Это провокация. Он сам себя. Ты же был рядом и все видел…

— Все это так, но я еще и его окровавленного поднял. Одна волчья дробь в бок навылет, другая под костью застряла, а третья по шее чиркнула, много крови потерял… Ружье почистили?

— Нет еще.

— И не трогайте. Возьмут, расследуют, и выяснится, из какого ствола эта дробь вылетела. Я так и полагал: Стасялис какую-то чертовщину замыслил и до конца не довел. Я даже думал отвезти его до болота и выбросить, — солгал он, вспомнив слова Саулюса.

Директор лесхоза взял свое ружье и поставил в сторону, потом растерянно улыбнулся и предложил:

— Я и ваше могу запереть в сейф.

— Никоим образом, — нахмурился Моцкус, — я сам отвезу его в прокуратуру. Поехали, будете свидетелями.

Но никто не откликнулся на его предложение. Друзья юности, опустив головы, подозрительно долго молчали. За окном заурчал мотоцикл. Весь раскрасневшись, запыхавшись, вошел Милюкас. Он поздоровался, быстро оценил обстановку, а потом дрожащим голосом спросил:

— Ну зачем вы поторопились, Викторас?

— Замолчи! — потеряв терпение, крикнул Моцкус. — Я никуда не торопился. Здесь какая-то ерунда.

— Как не вовремя, — все еще не мог прийти в себя Костас. — Я сам отвез все в Вильнюс, ребята в отделе криминалистики подтвердили наши выводы и пообещали дать официальное письменное заключение, его арестуют… И вот слышу в больнице — Моцкус!..

Викторас смотрел на четырех мужчин, окружающих его, и глазам своим не верил: «Ведь они на самом деле думают, что я притворяюсь! — По спине пробежали мурашки. — Они уверены, что я таким образом рассчитался с этим мухомором…»

— Вы с ума посходили, — сказал Моцкус, — вы идиоты, — еще раз окинул взглядом перепуганных товарищей и, поняв, что ему никого не убедить, налил себе полный стакан водки и выпил одним духом. Без всякой закуски! Откашлялся и стал громко смеяться: — Ну, а если на самом деле? Если я и правда влепил этому гаду несколько граммов? Тогда вся наша дружба к черту?

— Нет, — в затяжной и жуткой тишине прозвучал голос одного Милюкаса.

После вечернего обхода в палату прикатили еще одну койку, поставили ее возле двери, застелили и привезли из операционной забинтованного до ушей человека. От его стонов в палате стало тесно и неуютно. Саулюс узнал его, но молчал, избегая глупых и надоевших до мозга костей разговоров. Он даже ни о чем не спросил. Его волновала только суть.