Рябиновый дождь

— На его место назначить не могут. Он ученый. Кроме того, мы вместе воевали. Я даже старшим был. Вспыльчивый человек. Таран. Для него все двери открыты.

— Тут вы правы: я тоже никогда не видел, чтобы он ходил в окно.

— Ты — циник, парень. Он таких любит. Только смотри слишком не швыряйся словами, чтобы он по ошибке не надавил на тебя своей могучей рукой, силы не равны — не выдержишь.

— А на тебя уже давил?

— Сам подвернулся, разбирая одну неприятную историю, поэтому и тебе могу сказать: если он прижмет, потом трудно выпрямиться. Для таких, как он, любые помои по колено, а ты — захлебнешься.

— Спасибо за предупреждение! — Саулюс подмигнул болтливому инспектору. — Служи! — И снова умчался по ровной как стол дороге. Торопиться было некуда. Двигатель работал как часы. В небе мерцали постепенно гаснущие звезды.

«Моцкус — не Милюкас, интересно, что я ему совру, вернувшись? — смеясь в душе, подумал Саулюс и совсем уж сбросил скорость. — Дорога дальняя, вдруг что-нибудь придет в голову…» Еле-еле катился по шоссе и затянутой в перчатку рукой тер лоб. В медленно опускающемся тумане лучи фар казались двумя огромными столбами, толкающими перед собой огромную и невесомую белесую гору.

Уже далеко за полночь Саулюс добрался до лесной дороги.

Притормозив, он осмотрел согнутые на месте аварии ольхи, ямы, выбитые колесами, и вдруг вспомнил эту интересную, хотя уже и не первой молодости, но все еще очень привлекательную женщину. Прищурив глаза, снисходительно улыбался и как будто сейчас видел, как она, пригнув мужа за шею, учила его находчивости, как угрожала ухмыляющемуся Саулюсу и как потом уговаривала заглянуть в гости.

Но она и впрямь прекрасна, ее женской красоты хватило бы на нескольких горожанок, пожелтевших на улицах столицы, — и ему захотелось еще раз увидеть ее. Недолго раздумывая, направил машину по глубоким следам, оставленным телегой, и присвистнул, увидев, что в крайнем доме еще светятся все окна. Дорога кончилась во дворе хутора. Въехав через красивые ворота, он несколько раз объехал вокруг засиженного птицами дощатого стола. Выбравшись из тесного салона, размял затекшие ноги, бросил обклеванный кусок колбасы беспрестанно тявкающему песику и направился к двери. Она была не заперта. Поздоровавшись, Саулюс перешагнул через порог и прищурился, пока глаза привыкали к до боли яркому свету. В комнате не было ни души. Он несколько раз кашлянул и, не дождавшись ответа, сел на небольшую софу.

«А может, я не туда попал? — встревожился и тут же решил: — Все равно никуда больше не поеду, может, люди не откажут в теплом уголке». Подошел, включил радио, нашел приятную музыку, сбавил громкость, снова уселся и, удобно выпрямив ноющую ногу, стал оглядываться.

Под потолком всеми пятью лампочками сверкала модная люстра. Пол был выкрашен в зеленый цвет и накрыт изящными дорожками ручной работы. Накрахмаленные кружевные вязаные салфетки и дорожки покрывали мебель. На телевизоре стояли со вкусом подобранные кленовые листья и крупные гроздья рябины. Они выглядели настолько соблазнительно, что Саулюс не выдержал, поднялся, сорвал горсть ягод и, кинув их в рот, уставился на большую виньетку, стараясь отыскать среди нескольких десятков выпускниц медучилища и свою новую знакомую.

«Бируте Гавенайте, — нашел ее и обрадовался: — Значит, медсестра, не ведьма, — посмеялся над собой. — Глядя на нее, этого не скажешь. Только глаза, а чтоб тебя, какие у нее глаза!» — все еще не мог найти, с чем сравнить их, и, услышав какой-то стук в сенях, обрадовался. Но в комнату никто не вошел.

Забыв выключить радио, Саулюс вышел во двор и только теперь увидел, что в другом его конце журчит и сбегает к озеру ручеек, что у плотины, заслоненная густыми деревьями, стоит небольшая банька, а от нее уходит к искусственному водоему белый мостик.

«Вот живут, гады!» — подивился и не спеша направился к баньке. По пути взял со стола подсохший ломоть домашнего хлеба и откусил. Приятная кислинка обожгла нёбо и вызвала такой голод, что он вернулся и набил хлебом полный карман.

За оконцем баньки метались красноватые отблески, плавали клубы пара. Там кто-то ходил. Он хотел заглянуть вовнутрь и тут же выругал себя, свернул в сторону, приглядываясь, где бы поудобнее присесть, но в это время из баньки вышла Бируте. Посмотрев на нее, Саулюс покраснел, остановился и, удивленный ее красотой, несколько раз облизнул сохнущие губы.

Струящийся из окон дома свет вдруг озарил пар, поднимающийся над белым женским телом и распущенными волосами, и окружил женщину воздушным, чуть трепещущим ореолом. Бируте стояла глубоко дыша, потом перевела дух и неторопливо прошла по мостику к водоему. Спустилась по ступенькам в воду, поохала, побрызгалась, как лаума, и, сев на ступеньки, долго плескалась. Затем, выжимая волосы, вернулась назад. На сей раз ореола не было. Ее тело блестело, словно тщательно отполированный и окрашенный в розовый цвет мрамор.

Она исчезла за открывшейся дверью, а Саулюс все еще видел ее, выходящую из воды и сжимающую в горсти прядь мокрых волос.